Ребе приставил стул к книжным полкам, высившимся от пола до потолка. Влез на стул – проверил: не упадет ли, – после чего снял книгу с верхней полки.
– Мы должны облегчить мучения.
– Хорошо говорить. Но боюсь, это невозможно.
– Я дам тебе гетер, – сказал раввин. – Специальное разрешение. – Он подошел к письменному столу, полистал книгу. И принялся что-то писать на тонком листе из блокнота.
– Для чего?
– Чтобы сходить к проститутке.
– Простите, ребе, не понял?
– Твой брак под угрозой, так?
Дов прикусил ноготь большого пальца и тотчас же, словно устыдившись, сунул руку в карман сюртука.
– Да, – сказал он, и голос его дрогнул. – Мой брак – он как иссохшая рука.
Ребе нацелил на Дова карандаш:
– На многое можно решиться, лишь бы в доме был мир.
– Но проститутка? – спросил Дов-Биньямин.
– Ради усмирения страстей, – сказал ребе. И, как врач, выдающий рецепт, оторвал листок от блокнота.
Дов-Биньямин ехал в Тель-Авив, город греха. Там, он был уверен, проституткам несть числа. Он поставил свой «фиат» в переулке возле Дизенгоф[81] и пошел осматривать город.
Город был в общем ему знаком, однако о порядках в нем он не имел ни малейшего понятия. Впервые он просто так, без дела, гулял по Тель-Авиву – представлял себя кем-то вроде антрополога в чужой стране, находя эту страну довольно интересной. Обычно наблюдали за ним. Толпы американских туристов, вывалившись из автобусов, что ни день сновали по Меа Шеарим. Скупали всякую всячину в магазинах, доставали из сумок на поясе крошечные фотокамеры и снимали настоящих хасидов – таких, как те, про которых им рассказывали бабушки. В другой раз он им скажет: «Брысь!» И усмехнулся. У него отлегло от сердца. Проходя мимо киоска, он остановился и купил пакетик «Бисли»[82] со вкусом пиццы. Дойдя до фонтана, он опустился на скамейку, где сидели новые иммигранты-старики. Они держались кучно, точно надеялись, что это защитит их от пронизывающего холодного ветра, долетевшего сюда следом за ними из их далеких земель. Он сидел там, пока не стемнело, пока толпа новых иммигрантов, как бутон цветка, не начала разворачиваться и пожилые люди не начали спускаться по пандусам фонтана на отходившие от него улицы города. Их сменили молодые пары и группы мальчишек и девчонок – эти переговаривались на расстоянии, но не смешивались. Совсем как религиозные дети, подумал он. В каком-то смысле мы все одинаковы. Дову-Биньямину вдруг стало страшно. Как получилось, что вот он здесь в Тель-Авиве, ищет продажную женщину, а мог бы сидеть в кресле у балкона и ломать голову над тем, последовать совету ребе или нет.