– Подписывайте, – с нажимом повторил мужик и угрюмо взглянул на Леву несчастными похмельными глазами.
– Но я… Но мне не мешает эта церковь. – Лева снова протянул бумажку неподвижному мужику.
– Вы что, верующий? – вяло удивился мужик.
– Нет, атеист.
– Дети есть?
– Есть.
– Сколько?
– Одна. Дочка.
– Сколько?
– Одна, я же сказал!
– Сколько ей лет, – снисходительно пояснил мужик.
– Ей… – Лева, как обычно, на секунду замялся. Сходу назвать Лизин возраст он никогда не мог, всегда требовались подсчеты, и Валя за это на него страшно обижалась, а он лицемерно недоумевал: «Но Валюша, это же естественно: возраст меняется, а год рождения – нет». – Ей три годика.
– Ей мешает.
– Простите?
– Вам церковь не мешает, а ребенку мешает. Деятельность церковников разлагающе влияет на наших детей.
– Поверьте, ей церковь тоже не мешает. – Лев начал наконец злиться; светло-карие его глаза слегка позеленели, а это был первый признак. – Прошу меня извинить, я занят.
Левина рука, протягивающая листок, снова глупо повисла в воздухе.
– Жене, – спокойно сказал мужик.
– Что «жене»?!
– Вашей жене мешает церковь.
– Моей жене совсем…
– Мешает, мешает. Мы с ней про это уже говорили. И где она, кстати? – мужик вдруг вышел из своего столбняка и бодро заглянул в квартиру из-за Левиного плеча, но потом снова оцепенел. – Она собиралась подписать. Волнуется за нормальные условия жизни ребенка… Где?
– Гуляет с ребенком.
– Тогда вы подпишите, покамест она гуляет. А она потом подпишет.
– Хорошо, – сдался Лева; перспектива вечернего скандала с женой, у которой после рождения Лизы сильно испортился характер, его явно напугала, к тому же ссориться с Валей из-за такой ерунды вообще было бы довольно глупо. – Давайте ручку.
Красная клешня вылезла наконец из своего укрытия и, сжимая короткий обгрызенный карандаш, снова устремилась в прихожую, врезав по невидимой морде.
Лева с отвращением, двумя пальцами, взялся за обмусоленный карандаш. И тогда я изо всех сил толкнул его под локоть.
Вообще-то вмешиваться в ход вещей плохо. Не то чтобы нельзя, а именно плохо – так у нас считается… Но я очень хотел помешать. Не ради какого-то там Бога, в которого я отродясь не верил, но ради того конкретного бога, или как там его, который жил в том конкретном здании церкви и приходился мне родственником. В той или иной степени родства мы состояли со всеми нам подобными в этом районе.
Саму церковь я никогда, кстати, не видел – только на обтрепанной фотографии, которая хранилась в Левином семейном альбоме. Мне ее показывала моя бабка, незадолго до смерти.
– Смотри, – проскрипела она, – это церковь Святого Спиридона Тримифунтского на Козьих Болотах. Она совсем рядом с нашим домом…