– Бабушка, встаньте…
Старушка неуверенно поднялась с табуретки под гром аплодисментов.
– Нинхау-мэй-мэй-желе-хуанин, – сладко запела бабушке Шаньшань.
– Здравствуй, сестра, – звонко, по-пионерски испортила песню переводчица. – Добро пож…
– Здравствуй, миленькая, – с готовностью ответила переводчице старушка. – Здравствуй… А чего ж ты к старшим-то на «ты» обращаешься? Ты ж мне в внучки годишься, милая…
– …пожаловать… Это не я, – сбилась переводчица. – Это она. Она говорит, что…
– Да ты на других-то не сваливай. – Старушка погрозила переводчице пальцем и укоризненно качнула головой, отчего голова опасно замоталась во все стороны: мелкие одобрительные кивки вошли в неприятный резонанс со столь решительным отрицанием.
Шаньшань перестала петь и непонимающе уставилась на переводчицу. Та горячо зашептала ей в ухо.
Положение поправил святой в тренировочных штанах:
– Братья и фефтры, – зашепелявил он, щедро распыляя слюну через дырку в зубах. – Пофдравим нафу новую фефтру ф обрафением в веру! Ай-мень!
– Ай-мень, – горячо поддержали присутствующие.
– Если ты хочешь свидетельствовать – свидетельствуй, – великодушно позволил бабушке голубоглазый.
– Чего? – заморгала та.
– Свидетельствуй, сестра, – зашептали святые.
– А это как?
– Ну, р-расскажи, напр-ример, как и почему ты стала святой.
– Да Господь с тобой! – испугалась старушка. – Какая ж я святая, сынок?!
– Бр-рат, – поправил американец.
– Чего?
– Называй меня «бр-рат».
Старушка озадаченно посмотрела в ясные, голубые, заморские глаза.
– Хорошо, сынок… То есть, это, браток… Только я ж все равно не святая, браток. Грешная я, много греховна мне…
– А мы тут все святые, женщина! – сварливо сообщила бальзаковская в очках.
– Да, все святые, – поддержала коллегу бальзаковская без очков. – Потому что все мы освящены нашим Господом, аминь… ай-мень.
– Ай-мень, – нестройно поддакнули святые.
– Фвидетельфтвуй же о том, как ты прифла к нам, фефтра, – напомнил тему урока тренировочный.
– Да я же это, братки… – Старушка совсем растерялась. – Этого, как его… Вон, соседка моя, Наталья…
– Сестра Наталья, да! – восхитились братья и сестры, оглядывая бальзаковскую без очков.
– …Да, Наталья… Сестра… Так сказать, соседка… Мне, значит, говорит: «Пойдем со мной в церьковь». Ну, я и говорю: «Почему ж не пойти, в церьковь-то…». А в церькьви-то я давно не была…
– Ай-мень! – громогласно перебил бабушку американец. – Так восславим нашего Гоуспоуда, который привел эту овцу к нам здесь сегодня!
– Ай-мень!
– Ай-мень!
– Ай-мень!!!
Шабаш продолжался до полуночи.
Через день гости снова пришли. И еще через день. Они приходили четыре раза в неделю. Четыре – плохое число.