– Понимаю. Горнолыжники.
Отец собирает со стола грязную посуду и кладет в раковину. Тарелку с маминой нетронутой порцией накрывает сверху другой тарелкой и отправляет в холодильник.
Горнолыжники… Меня как-то настораживает это слово. Горнолыжники, горнолыжники… Я чувствую опасность. Горнолыжники, горнолыжники, горнолыжники, горнолыжники… Я душу его, медленно выжимаю его, туго обвиваю его кольцами четких, беззвучных повторов. Жду, когда оно перестанет дышать и застынет, очистится от всякого смысла и умрет.
Горнолыжники, горнолыжники… Да что же это такое!.. горнолыжники… Оно все еще сопротивляется… Горнолыжники, горнолыжники, – осталось совсем немного. Горнолыжники… – нужно его добить. Горнолыжники… Ну вот. Наконец-то. Оно больше не дышит. Оно ничего больше не значит.
Горнолыжники, – зачем-то повторяю я снова. Как будто хочу что-то проверить. Как будто пинаю в бок покойника, чтобы убедиться, что он действительно мертв… Убеждаюсь. Вроде бы все в порядке.
Все в порядке, но мне что-то не нравится.
Горнолыжники, – говорю я беззвучно.
– Горнолыжники, – говорю я вслух.
Это как контрольный выстрел в голову. На всякий случай, мало ли что…
– Горнолыжники…
– Да что ты заладила? – раздражается отец.
Я молчу. Не объяснять же ему. Молчу.
Не объяснять же ему, что это слово – без всякого значения, просто набор звуков, просто оболочка, – оно не хочет умирать до конца. Придушенное, раздавленное, простреленное – оно все еще живет.
– Горнолыжники, – говорю я шепотом.
И чувствую, как оно шевелится. Как его оболочка разглаживается, заполняется изнутри каким-то новым соком, новым, непостижимым для меня смыслом.
В таком виде оно гораздо страшнее, чем раньше. Я не понимаю его. Я ничего не могу с ним поделать.
– Горнолыжники, – говорю я и отпускаю его.
Я бессильна. Оно свободно. Оно серое, уродливое и опасное. Оно не подчиняется мне.
– Соня, да что с тобой? Что с тобой такое?
Он выглядит озабоченным. Он даже протягивает ко мне руку, прикасается к моему лбу… Неужели погладит по голове?.. Нет, конечно, нет – просто проверяет, есть ли температура…
– Ничего, – говорю. – Все нормально. Просто… представь себе, папа, что ты кого-то убиваешь, а он все равно живой.
– У тебя температура, – отвечает он. – Горло не болит?
– Нет.
– Насморка нет?
– Нет.
– Все равно иди и ложись.
– Хорошо… Но все-таки… Может так быть, что ты кого-то убиваешь – а он не умирает?
– Быстро ложись, – говорит он. – Я принесу тебе аспирин. – И добавляет: – Нет. Так не может быть. Когда ты кого-то убиваешь – он умирает.