И вот теперь она приютила грязную беженку из Гессена. Роберт уехал в Новый Орлеан, чтобы забрать оттуда какое-то медицинское оборудование, и Тоби был уверен, что, вернувшись, он тотчас же отправит эту гессенскую суку восвояси. Но ничего подобного не случилось. Роберт вылечил ее от глистов и даже составил какую-то мазь для ее язв. Осмотрев ее искривленную руку, он сообщил Магдалене, что она была сломана, но срослась неправильно, и теперь он ничего не может исправить.
Женщина не могла не заметить неприязни Тоби. Он плевал на нее, стоило ей появиться поблизости, пока однажды Магдалена не поймала его на горячем и не выбранила вслух, пригрозив, что перестанет разговаривать с ним, если он и дальше будет вести себя столь жестоко. После этого Тоби пришлось ограничиться лишь бессильным гневом да яростными взглядами.
Магдалена, хотя и не без внутренней борьбы, отдала женщине кое-что из одежды матери. Она отчаянно скучала по Софии. Ей казалось, будто сердце ее разорвалось дважды: в первый раз после похищения Шарлотты, а во второй – после гибели Софии. Но ведь и этой бедной женщине пришлось много выстрадать. Она кормила ее и негромко разговаривала с ней, потому что от любого неожиданного шума Анна вздрагивала и готова была бежать куда глаза глядят. Вот только что же с нею делать?
Она взяла ее с собой, когда отправилась навестить Китти с детьми. Китти удивилась, но проявила радушие и добросердечие. Малинда же просто протянула Анне обе руки. Кейтлин, теперь уже почти потерявшая зрение, сказала, что она поступила правильно. Пейшенс лишь искоса взглянула на нее, но она недовольно косилась на всех, кроме Завулона, который превратился в ужасно избалованного ребенка.
В минувшем году Розалия схоронила Тамаша и до сих пор горевала, чувствуя себя очень одинокой. Она пригласила Анну на кухню, где как раз давала Стефании урок итальянского, и приготовила чай. И тут ей в голову пришла одна идея. Секондус до сих пор жил в самой маленькой хижине усадьбы и приходил столоваться к Розалии каждый день, пока ему не отказали ноги, так что разделявшее их расстояние стало для него непреодолимым. Бедный Конвей прозябал в полном одиночестве и занимался только тем, что рисовал красками или делал карандашные наброски. В хижине у него царил ужасный бардак, и Розалии никак не удавалось привести в порядок ни его самого, ни его холсты и краски. Быть может, Анна согласится переселиться к Розалии и ухаживать за Секондусом? Собственно говоря, Секондус был еще не очень стар, но долгие годы неуемного пристрастия к спиртному не могли не сказаться на нем, и он нуждался в уходе и заботе. Она показала Анне маленькую спаленку в задней части своей хижины, в которой имелся собственный очаг, подвесная кровать и яркое стеганое одеяло, сшитое из старых танцевальных юбок Розалии. Анна упала на колени и стала целовать Розалии руки, прежде чем та успела остановить ее.