– Как ты мог так унизить Колдера перед гостями клуба? – кричал Ганн, захлопывая дверь в квартиру.
Еще ни разу я не видел его таким злым в трезвом состоянии. Он топал ногами, горбатился сильнее обычного и размахивал руками, бубня себе что-то под нос.
Я плелся сзади, боясь попасть под горячую руку. Дерзость взрослым – приближение к чему-то возвышенному, переход на новый уровень любви и уважения к себе. Но есть моменты, когда дерзость излишня, а ее проявление – глупо. Достаточно было увидеть лицо Ганна, изуродованное гневом, покрытое старящими его морщинами и испариной, чтобы понять, что лучше молчать, слушать и ждать, когда вулкан завершит свое извержение и лава остынет.
Но для меня это слишком просто:
– Ганн, он бесит меня! Очередной ангелоподобный парень, который…
– В зале сидел журналист, и я не удивлюсь, если твое поведение в ярких красках будет описано в завтрашней статье на первой полосе! – Мужчина сбросил стопку старых газет на пол и ухватился за новенький комод, чтобы отдышаться.
Злоба с годами отнимает все больше сил и нервов, а вместе с ними – время для жизни. Время на этой земле.
Я был приверженцем утверждения, что не имеет значения, будет ли жизнь длинная или короткая. Я говорил об этом гордо, важно, словно сам прожил сто лет и знал все хитросплетения человеческого бытия, но не подозревал даже о сотой его части. Я убеждал себя в этой ужасающей, но имеющей смысл мысли, а думал: «Это касается всех, кроме Ганна». Потому что после Ганна хоть иди вслед за ним в поисках его душевных разговоров, хлопаний по плечу, ссор, замечаний, запаха алкоголя и сигарет.
– Ты опозорил меня перед всем клубом! – не мог угомониться Ганн. Он резко развернулся ко мне, пряди волос ударили ему по лицу и вновь легли на плечи и выпирающие ключицы. Он запустил дрожащую руку в волосы и сжал их так, что я на его месте испустил бы болезненный крик. Но мой настоящий отец промолчал.
– Я хотел не позорить тебя, а лишь проучить этого недомерка. Он слишком идеален.
Взгляд Ганна озарился и обратился ко мне:
– Ты завидуешь ему, так ведь? Поэтому решил унизить?
Громкую правду не заглушить ложью. Особенно когда ложь предстоит подать человеку, которого не обмануть. Настоящему отцу, который знает о тебе, казалось бы, лучше тебя самого.
И потому я промолчал. Солгу – накричит громко. Промолчу – накричит тише, а может, промолчит, замычит, представив, что думают о нем и его сынке Роллинс и весь клуб, а потом уйдет из квартиры, громко хлопнув дверью.