Он ведет два предмета: происхождение и развитие Братства и историю вопроса о человеческом долгожительстве. По первой теме он максимально уклончив, будто решив не давать нам четкого представления. Мы очень старые, все время повторяет он, очень-очень старые, и я никак не могу понять, что имеется в виду: братья или само Братство, хотя, как мне кажется, он подразумевает и то, и другое. Возможно, некоторые из братьев подвизаются здесь с самого начала, и их жизни тянутся не десятки лет или века, а целые тысячелетия. Он намекает на доисторические корни, пещеры в Пиренеях, Дордонь, Ляско, Альтамиру[33], тайное братство жрецов, появившееся еще на заре человечества, но в какой степени это правда, а в какой – сказка, я могу определить в не большей степени, чем правдивость версии о происхождении ордена Розенкрейцеров от фараона Аменхотепа IV. Однако когда брат Миклош говорит, меня посещают видения задымленных пещер, мерцающих факелов, полуобнаженных художников, одетых в косматые шкуры мамонтов и размалевывающих стены яркими пигментами, знахарей, совершающих ритуальные жертвоприношения зубров и носорогов. И шаманов, перешептывающихся, кучкующихся, говорящих друг другу: «Мы не умрем, братья, мы будем жить, мы увидим, как Египет поднимается над нильскими болотами, мы увидим рождение Шумера, мы доживем, чтобы увидеть и Сократа, и Цезаря, и Иисуса, и Константина, и – о да! – мы все еще будем жить, когда всеуничтожающий гриб вспыхнет солнечным светом над Хиросимой и когда люди из железного корабля спустятся по трапу на поверхность Луны. Но говорил ли об этом Миклош или все это привиделось мне в истоме полуденного зноя пустыни? Все туманно: все сдвигается, перемешивается и уходит, когда витиеватые слова брата Миклоша кружатся вокруг самих себя, качаются, танцуют, путаются. А еще он говорит нам, загадочно и иносказательно, об исчезнувшем континенте, о погибшей цивилизации, от которой произошла мудрость Братства. И мы смотрим на него широко открытыми глазами, тайком обмениваясь между собой изумленными взглядами, не зная, то ли усмехнуться скептически и презрительно, то ли раскрыть рты от восхищения. Атлантида! Как это брату удалось внушить нам эти картины страны золота и хрусталя с широкими тенистыми проспектами, устремленными ввысь белоснежными зданиями, сверкающими колесницами, почтенными философами в развевающихся одеяниях, сверкающими медью приборами забытой науки, аурой благотворной кармы, звенящими звуками странной музыки, эхом отдающейся в залах огромных храмов, посвященных неведомым богам. Атлантида? Насколько узка переступаемая нами грань между фантазией и глупостью! Я ни разу не слышал от него этого названия, но он в первый же день вложил Атлантиду в мой мозг, а теперь я все больше укрепляюсь в мысли о правильности своей догадки, что Миклош действительно заявляет о претензиях на наследие Атлантиды. Откуда эти эмблемы-черепа на фасаде? Что это за черепа с драгоценными камнями, которые носят в этом большом городе на перстнях и в виде медальонов? Что это за миссионеры в красновато-коричневых рясах, переправляющиеся на материк, пробирающиеся в горные поселения, ошеломляющие охотников за мамонтами фонарями и пистолетами, высоко держащие священный Череп и повелевающие пещерным жителям пасть ниц, преклонить колени? И шаманы в пещерах с расписанными стенами, присевшие у потрескивающих костров, перешептывающиеся, сговаривающиеся, в конце концов оказывающие почтение великолепным пришельцам, кланяются, целуют Череп, зарывают в землю своих собственных идолов, широкобедрую Венеру и резные пластинки из кости.