Рассказав длиннейшее сновидение, наследник российского престола спросил:
— Сударыня, случалось ли вам бывать в Киле?
— Нет, ваше высочество, не случалось.
— Ах, как мне вас жаль. Вы знаете, он очень маленький, мой Киль. И все вокруг него маленькое: маленькие рощи, маленькие озера, маленькие холмы, маленькая гавань с двумя сближающимися мысами. Это вполне в моем вкусе.
— И в моем также, — шепотом сказала Фике.
Наследник залпом выпил бокал венгерского.
— Черт подери, самое отвратительное, что было в Голштинии, сударыня, это господин Брюммер, и его-то мне пришлось привести с собой в Россию. Вы его видели, сударыня? Я вам говорю, это чудовище, и весьма мерзкое. Однажды в Киле он оставил меня на целые сутки без еды, а потом надел мне на шею картонное изображение осла и в таком виде приказал стоять в дверях залы, где пировали мужественные голштинские офицеры. Каково, сударыня? Изображение осла на шее наследника двух северных корон!
— Это ужасно, ваше высочество.
— И это, черт подери, только за то, что я не смог затвердить десятка шведских слов. Каналья! Клянусь всеми ведьмами, что в день своей коронации я его повешу при салютах из самых больших пушек. Всех же остальных воспитателей, учителей и русских попов выгоню в шею из своей империи.
Принесли гуся жаркого под скрылки и под луковым взваром.
— А вас, сударыня, еще не начали обучать дурацкому русскому чтению и письму и обращать, черт возьми, в греко-российскую веру?
— Нет еще, ваше высочество.
— В таком случае, скоро примутся. Весьма советую брать с меня пример.
— Почту за счастье, ваше высочество.
— Ни одного пункта, сударыня, не сдавайте им без яростного сражения. Благочестивый архимандрит Ипатьевского монастыря приходил ко мне толстым и розовым, а удалялся худым и багровым. Черт свидетель, я защищал нашу святую реформатскую религию с таким изуверским рвением, словно мне было с ней очень жаль расставаться. О, мы так орали, сударыня, благочестивый Симон Тодорский свои аргументации за греко-российскую веру, а я против нее, что в нашу штудирную комнату нередко сбегался весь двор с ее величеством тетушкой во главе. А статс-дама Маврутка, умоляя меня уступить архимандриту, сказала, что я своим необоримым упорством «все жизненные спирты государыне перетревожил».
Только одна Фике могла слушать Петра Федоровича не уставая.
— Как вам нравится, сударыня, это дурацкое русское блюдо: «гусь под скрилька»?
И высунув длинный острый язык цвета капустного листа, великий князь зафыркал, обдавая брызгами соседку справа и соседку слева.
Всякий оплеванный стесняется вытереть чужие слюни.