Екатерина (Мариенгоф) - страница 49

Фике не ответила на вопрос, но «гуся под скрильки с луковым взваром» ела она с особым аппетитом, вероятно, потому, что это было русское блюдо.

Наследник престола, накрутив из хлеба полную горсть шариков, принялся пулять ими в толстых статс-дам и фрейлин.

8

Фике заболела во вторник 6 марта.

Иоганна-Елисавета решила, что у дочери оспа. Лейб-медикус Бургав имел подозрение на плеврит. «Санкт-Петербургские ведомости» сообщили о «лихорадке от флюса». А маркиз Шетарди написал к своему двору, что «апостема в грудях у нее оказалась».

Лейб-медикус предложил «отворить кровь».

С великим шумом был он подкреплен в этом предложении графиней Воронцовой, графиней Румянцевой и фрейлиной с морковным носом.

Но Иоганна-Елисавета заверяла, что «кровопусканиями отправили из России на тот свет ее брата, жениха государыни».

У Фике был сильнейший жар, мучительное колотье в правом боку и головные боли, от которых она теряла сознание.

Елисавета Петровна богомольничала в Троицком монастыре.

Лейб-медикус Бургав отправил курьера к первому лейб-медикусу Лестоку, находящемуся при императрице.

Перетревоженная Елисавета немедленно прискакала по самому скверному пути в Москву и, сопровождаемая Разумовским, Лестоком и хирургом Верром, прямо по выходе из кареты прибежала в комнату Фике.

Больная лежала в беспамятстве.

Фрейлина с морковным носом шепнула императрице, что «княгиня Ангальт-Серпста воспрещает своему дитю испускать стоны, потому что это не приличествует принцессе».

Императрица сказала:

— Мать дура.

Первый лейб-медикус Лесток и хирург Верр согласились с лейб-медикусом Бургавом, что «необходимо пустить кровь».

И Разумовский был тех же мыслей.

Императрица сказала:

— Пущайте.

Иоганна-Елисавета опять закричала, что ее брата отправили на тот свет, так как лечили оспу кровопусканьями.

Фрейлина с морковным носом шепнула императрице, что «у принцессы не воспа, а лихорадка от флюса».

Елисавета приказала Ангальт-Цербстской княгине удалиться в отдаленный покоец.

Взволнованная мать принялась ломать руки.

Тогда Елисавета остановила на ней свои просторные глаза. Мы, кажется, упоминали, что самые изгибистые иностранные министры, не говоря уже о своих российских, чувствовали себя «в худых авантажах при заглядывании ее величеством во внутренности души», как говорила придворная дама Мавра Егоровна.

Цербстская княгиня перестала ломать руки и удалилась в отдаленный покоец.

— Замкните дуру ключом, — сказала Елисавета.

Фрейлина с морковным носом, держащая сторону Бестужева-Рюмина, исполнила приказание с большой радостью.

Фике отворили кровь.