— Равновесие качает, — подтвердила Мавра Егоровна.
— Турит свое дело.
— Турит свое дело.
— И в каких аллюрах!
Мавра Егоровна разверзла было рот, чтобы и на аллюры отозваться, но Петр Иванович так ее чувствительно торкнул костяшкой пальца по лбу, что огнищи из глаз посыпались.
«Хранить тихость, значит», — сообразила супруга с некоторым запозданием.
— А кто полки российские двинет? Вошь, что ли, с нечесаной башки? А, Маврутка? Вошь? — и строго: — Империал! Вот кто двинет. Финансы! Вот кто в нынешнем веке первую имеет силу.
Но Мавра Егоровна молчала.
— Мне сказывал недавно генерал Кейт: ни людей у него, ни припасов, ни снаряжения, — продолжал сенатор после небольшой паузы, — крысы с голода дохнут в магазейнах. А фельдмаршал Лессий горько на то смеется: «Отдаваемые, де, военной коллегией приказы существуют только на бумаге и так, де, их и надо исполнять». Граф Бестужев волосы на темени рвет: «Свадьба! Свадьба!» А как постараться об отечестве, не знает. Кругом бараны. Уперлись лбами в недоимки, да в подушные, а забор, вишь, камен. Вот лбы и трещат. От подушных и недоимок-то вся Россия разбежалась, которые к полякам, которые на бухарскую сторону и в Персию бусурманиться, которые в Сибирь. На одних казенных заводах беглых крестьян до шестнадцати тысяч душ. Для провожания их в домы всего сибирского войска не хватит.
Шувалов, утвердив локоть на подушке, подпер умную взъерошенную голову кулаком.
— Ну, Мавра, хоть теперь скажи, пожалуй, есть ли у тебя соображение, к чему сон явился? — пытал сенатор супругу.
Мавра Егоровна, конечно, соображение имела; она сразу же угадала в толстой бабе, которая жрала соль и опорожнялась богатой казной, разумеется не дворовую девку Аксинью, а любезное Отечество свое.
— Нет, Петр Иванович, не имею догадки. Растолкуй уж ты, сударь, дуре своей, — протянула она, прикидываясь простенькой, чтоб доставить мужу удовольствие.
Она знала, что сенатору нравится видеть себя великаном посреди карлов.
Женщины вообще, думается нам, наблюдательней мужчин. Чужая жизнь словно за четырьмя стенами.
Мужчина, походя, заглянет в нее через незанавешенное окно, а женщина припадет глазом к замочной скважине. Нам кажется, что в скважину всегда увидишь больше. Может быть, поэтому мужчины и сплетничают скупо. Может быть, и это всего вероятнее, им и сказать-то нечего. Что увидишь через незанавешенное окно? Ничего интересного.
Сенатор опустил веки, как скрипач, играющий с чувством.
— Солью у нас торгуют в губерниях по неровной цене, — начал он в том приятном тоне, каким говорится о высоких материях: о бессмертии, о времени, о пространстве, о звездах.