«А поворотись-ка, сынку! Экой ты смешной какой!» — кто-то из одевавших нас не мог не вспомнить гоголевского Тараса. Мы взглянули с Юрием друг на друга и не удержали улыбок, хотя к скафандрам уже попривыкли. Неуклюже зашагали к дверям. На пороге Юрий приостановился — от степи тянуло ветерком, и под открытым гермошлемом пробежал приятный холодок. Ну а от домика — десять шагов до автобуса. Бывали там?
…Да, мне посчастливилось быть в том домике, возле которого когда-нибудь сойдутся тропинки со всех континентов. И я отчетливо вижу, словно сам стоял рядом, как с деревянного крылечка шагнули двое в ярко-оранжевых скафандрах. Они шли по дорожке, как посланцы в иные миры, и огненный отсвет их костюмов озарял лица провожатых. На фоне бурой степи побеленный домик за их спинами выглядел игрушечной декорацией. Никто не знал, что он станет музеем, что спустя годы ни один космонавт не минует этот домик, отправляясь в звездный путь. Я видел, с каким благоговением входят космонавты в комнатку, где провел ночь перед стартом первопроходец вселенной. Стройные тополя стоят вдоль дорожки, что вела когда-то к автобусу. Такова традиция — перед полетом космонавт сажает здесь тополек.
— Так вот… Особых эмоций память, как говорят телеметристы, не зарегистрировала. Но перед глазами, словно это было вчера, — Юрий на площадке перед входом в кабину. Помахал нам со словами «До скорой встречи!» — и тут мы вдруг поняли, что это не тренировка, что наступил тот заветный долгожданный час. Больше всего волновались, конечно, те, кто стоял у подножия гигантской ракеты. Главный конструктор Сергей Павлович Королев, ученые и еще десятки, сотни людей самых разных специальностей. Им предстояло сдать свое изделие — а ракету в обиходе называют именно так — в самый строгий ОТК — в космос. И где-то там, на вершине этой стальной махины, билось человеческое сердце…
Словно вглядываясь в прошлое сквозь марево байконурских весен, Герман Степанович проговорил:
— У Есенина, кажется: «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии». А тогда — чисто профессиональный взгляд на вещи — дело новое, интересное, необычное. Было ли время разбираться в собственных чувствах?
Объявили готовность, я снял скафандр и поехал на пункт связи. И когда зарокотал, загремел двигатель и ракета начала приподниматься, я стоял не зрителем, а внимательно следил, правильно ли работает система стабилизации. Ракета звездочкой растаяла в небе, все стихло, и репродуктор донес ставшие потом крылатыми слова Юрия: «Красота-то какая!» И все сто восемь минут, пока Юрий был в космосе, одна мысль, как, наверное, у каждого: «Только бы приземлился благополучно…» А нас уже поджидал нетерпеливый самолет — скорей, скорей к месту приземления. И вскоре я обнял Юрия на приволжской земле.