Но когда снова начался припев, я просто не смогла удержаться. Я тоже начала вальсировать по комнате, поначалу смеясь над собой, наматывая круги; Уэнделл улыбнулся и пошел вразнос. Его танцевальный бэкграунд был очевиден – или, может быть, дело было не столько в его умениях, сколько в самоощущении. Он не пытался исполнить что-то изящное, он просто чувствовал себя полностью в своем теле. Я по-прежнему не могла опираться всем телом на левую ногу, но он был прав: нужно было все равно выходить на танцпол.
Теперь мы оба танцевали и пели – о свете, который сияет в пасмурную ночь, – выкрикивая строки во всю мощь легких, будто в караоке-баре.
На одной из сессий, когда мы говорили о рассадке, Уэнделл предложил поменяться: чтобы я заняла место С, а он – место В. Буду ли я чувствовать себя так же неловко, сидя там, где обычно сидел он? Другими словами, в чем проблема: в его физической близости или в недостатке контроля – в том, что я оказалась на месте пациента вместо кресла психотерапевта?
Мы встали, поменялись местами, и произошло нечто абсолютно странное. Я почувствовала себя спокойно, защищенно, безмятежно, хотя нога Уэнделла стояла на полу в паре сантиметров от моей. Но едва мы продолжили сессию, мой дискомфорт вернулся. Я захотела обратно на прежнее место, на кушетку. Я почувствовала себя менее свободно на месте Уэнделла, чем на своем собственном. Так что мы пересели обратно. Получалось, что я, как и большинство людей, хотела контролировать ситуацию, но в то же время и отпустить ее. Каждому нужны обе роли: крепко держаться и отпускать. До прихода к Уэнделлу я держалась слишком крепко, а, оказавшись здесь, отпустила слишком много всего. Теперь мне нужно было найти баланс. Продолжая эксперимент, мы наблюдали за колебаниями моих эмоций, пересаживаясь туда-сюда еще дважды в течение сессии, ведя и следуя, следуя и ведя.
– Видите, мы как будто танцуем, – сказал Уэнделл после очередного пересаживания.
Я многозначительно посмотрела на него: не надо снова про танцы. Точно так же я однажды сказала ему: не надо снова этой чуши про горевание.
Но сейчас мы с Уэнделлом и наши нешамы громко пели и танцевали вместе в той самой комнате, где я расклеивалась в своем отчаянии.
И найдется ответ:
Да будет так.
Песня закончилась раньше, чем я ожидала, прямо как наши сессии. Но вместо того чтобы почувствовать, что мне нужно больше времени, я нашла некое удовлетворение в том, что наше время вышло.
За пару месяцев до этого я сказала Уэнделлу, что обдумываю, каково будет перестать ходить на психотерапию. Столько всего изменилось за год, и я чувствовала себя не только более подготовленной к жизни со всеми ее задачами и неопределенностями, но и более спокойной внутри. Уэнделл улыбнулся – это была та улыбка, которую я порой наблюдала и которая, казалось, значила «