На жайлоо мы ежедневно общались с родственниками, семьей старшего чабана совхоза имени Токтогула Мамбета Абдылдаева, Героя Социалистического Труда, депутата Верховного Совета СССР, его отцом, Абдылдой. Мамбет неутомимый труженик, тонкий знаток своей профессии, он принадлежал к тем людям, кто хорошо разбирался в общественной жизни страны, имел широкий кругозор, от природы был наделен острым умом. В памяти моей он сохранился веселым, щедрым и мудрым человеком. Мы много говорили о нем с его сыном Таши, об открытии дома-музея его имени во время вынужденного путешествия по Токтогульскому водохранилищу. Об этом я расскажу позже. Среди его лошадей были резвые жеребята (тай). Я попросил отца, чтобы одного из них поймали и разрешили мне проскакать на нем. Взрослые отговаривали Кожомжара от этой затеи, говорили, что такое общение с дикими животными опасно даже для детей чабанов, привыкших к лошадям с рождения. Они необъезженные и непредсказуемые для наездника, при отсутствии седла и уздечки, если испугаются, могут устроить скачки во весь опор, и тогда сдержать их и успокоить будет очень трудно.
Отец не устоял и уступил мне, жеребенка заарканили, накинули на шею веревку, усадили меня на него и отпустили. Стремительный бег скакуна позволил мне почувствовать просторы долины, в ушах свистел ветер, густой ельник мелькал в стороне, травяное поле без оврагов и камней не создало дополнительных трудностей, и я уверено держался на жеребенке. Первый приобретенный опыт стал отправным, позже последовали скачки на взрослых лошадях в многочисленных спортивных турнирах с детьми чабанов и братьями в аламан байге.
Старшему брату Мамбет доверил лучшего жеребца (айгыра) во время игры улак тартыш. Помимо лошади, селяне содержали почти всегда ослика или ишака. Его мощное тело может перевозить грузы больше собственного веса, и мы верхом на них ездили достаточно далеко. Возвращалось умное животное к привычному месту галопом, упасть с него не составляло труда, повредиться ощутимее, чем упав с лошади. У нашего родственника Аджи, веселого и доброжелательного, был осел, крупный, черный, злобного нрава, он признавал только своего хозяина. Желающим усидеть на нем он не оставлял выбора, брыкался, становился свечой и не успокаивался, пока не сбросит смельчака. Старший брат отца, Шабдан, чон-ата (дедушка), вызывал у нас чувство большого почтения. Его окладистая белая борода, степенный шаг и неторопливый рассказ вечерами о делах и заботах или о давно минувших днях мы слушали с большим интересом. Мне всегда казалось, что он похож на важного вельможу, который сошел с киноленты, повествующей о бухарском эмирате. Породистые черты его лица подтверждали мое воображение. Его сын, ровесник нашей мамы, Тюльбаши, построив дом в районном центре, уступил его нашей семье на долгих три года, пока не выздоровел отец. Младший брат Кожомжар-ата, Кулаш-ака, был водителем грузовика. В прежние годы, когда о мостах через Нарын мечтать не приходилось и ничего не оставалось, как все же пробивать дорогу вдоль реки, через теснину, по ней и ездили водители из Джалал-Абада в Токтогул, о ней он рассказывал всякие страшные истории, и каждый поворот реки в памяти оставался сорвавшимися в Нарын автомашинами.