И тут я слышу впереди этакий собачий скулеж с подвыванием. Звуки странноватые. Выскакиваем втроем в коридор направо (коридоры были длинные, да и ярусов наверняка два-три), я свечу фонариком, Акимов с Талафевым – автоматы на изготовку…
А он, Смок, словно бы и не чувствует, что попал в луч фонарика, – плетется вдоль стены, ощупывает доски руками, как слепой, скулит, будто кутенок, которого топят… Опасности от него никакой, сразу ясно.
Я тихонько позвал:
– Пане Смоче!
Он рывком повернулся на звук. Смотрел я на него какие-то секунды, но впечаталась мне эта рожа в память навсегда: перекошенная, дикая, без очков, глаза словно бельмами подернуты, и от них до подбородка две полоски крови, подсохшей уже, но накапавшей и на френч…
Я сказал уже громко:
– Ну вот и свиделись, пане Смоче! МГБ!
И тут он, слепой, с фантастической быстротой, на ощупь, рвет с пояса «лимонку», прижимает ее к груди, как лялечку, а кольцо так и осталось на поясе, чека выдернута, от запала дымок…
Едва мы успели отпрянуть за угол – тут и ахнуло. Взрывная волна нехило шухнула по коридору, осколки прожужжали… Когда мы высунулись снова, он еще подрыгивал ногами. А вид… Ну, у человека, который рванул «лимонку», прижавши ее к груди, вид получается малоприятный. Остается от него немало, но выглядит оно…
– Дальше пойдем? – тихонько спрашивает Акимов.
А я отчего-то совершенно точно знаю, что во всей этой норе больше нет ни одного «трезуба». И командую – на выход.
Тем временем вернулись те трое. Салимов, проводник, несет Карая, и сразу видно, что ничем тут уже не поможешь – голова болтается, глаза стеклянные, язык наружу… А Салимов все равно несет – он же его щенком взял в питомнике, выучил…
Оказалось, один из беглецов, самопожертователь сраный – а может, по приказу старшего, – лег в засаду. Успел положить Карая, пущенного на длинном поводке, как самого на тот момент для них опасного, а ребята моментально рухнули и загасили его из трех стволов. Судя по следам, двое ушли. Но без собаки их по чащобам уже не найдешь – ну да искать будет просто, они ж теперь без схрона, начнут по деревням прятаться, найдем, это проще…
Пришлось, уже не спеша, делать целых три рейса. Мы не только отвезли пленных, прихватили, завернув в найденную там же немецкую плащ-накидку, то, что осталось от Смока: противно, а надо. Прихватили еще двух жмуриков. Пригодятся. Был тогда такой порядок, быть может, по нынешнему взгляду и негуманный: этаких вот жмуриков выставляли в населенных пунктах на всеобщее обозрение. Наглядная агитация, так сказать: закрепят, чтобы не кувырнулся, автомат на шею, пистолет в руку, на грудь повесят табличку, где написано, кто он таков есть и как докатился до такой жизни… Было, было… Ну, обыскали схрон на скорую руку, забрали все бумаги, какие нашлись на виду. Скрупулезный обыск – это уже дело оперативников, не наше. Да еще я прихватил интересный трофей: американский кольт, на который в разных местах самопальным образом приварено штук семь антабок, то есть скоб, чтобы подвешивать под одеждой и стрелять из самых разных положений.