Нет, не хочу про это думать! Не хочу! Не буду! Не буду!
Я прижала пальцы к вискам и потрясла головой, стараясь настроиться на деловые мысли и подавить поднимавшуюся удушливую тошноту.
О ярмарке думать надо, о том, как хорошее впечатление на покупателей произвести!
Вот нижняя рубаха теперь даже в стираном и зашитом виде для хорошего впечатления точно не годится, да и я сама… Полуголая избитая ведьма, у которой всё тело боли…
Так, стоп! Я торопливо ощупала голову и осмотрела себя. Ни синяков, ни ссадин, даже на виске никаких следов от вчерашнего удара! И не болит ничего…
Джастер… Что ты… Додумать мысль я не успела: меня осенило иное. Что он вчера сказал про разгром в комнате?
Я торопливо огляделась. Нет, комната выглядит как обычно: мебель на местах, занавеска, отделяющая переднюю, опущена… только… где мои вещи?! Платье, торба и сумка с зельями?! Внутри всё разом похолодело от внезапного понимания. Даже накатывающая от воспоминаний тошнота отступила. Неужели эти двое их…
— Джастер… — беспомощно прошептала имя, даже не подумав, что Шута может не быть в комнате.
Но он откликнулся.
— Госпожа, вы проснулись? Позволите войти?
В голосе Джастера звучало что-то такое, что я торопливо нырнула обратно под одеяло, затащив туда же чёрный плащ. Мало мне переживаний из-за вчерашнего, одежды и пропавших вещей, неужели опять что-то случилось?
— Да, входи! — От напряжения голос дрогнул и прозвучал излишне громко и резко.
К моему удивлению, занавеску откинула девичья рука, и в комнату проскользнула Тарьяна с подносом.
То испуганно и виновато опуская глаза в пол, то косясь на меня, девушка составляла тарелки с завтраком на стол. Я же смотрела на неё, едва высунув нос из одеяла, и не понимала, что происходит.
— Где Джастер? — Я не выдержала, поняв, что она сейчас так и убежит в полном молчании. К моему удивлению, девица вдруг выронила поднос, упала на колени и разрыдалась. Из её рыданий я разобрала только: «Простите, госпожа» и «не проклинайте». Но спросить, что происходит, я не успела.
— Я здесь, госпожа, — откликнулся вдруг Шут, откидывая занавеску и внося в комнату стопку одежды с парой новых туфель на ней и горячий чайник.
Вид рыдающей служанки его не смутил. Он спокойно положил одежду на край моей кровати, поставил дымящийся чайник на стол и обратился к страдающей девице:
— Тарьяна, успокойся и иди работать. Ты не виновата, я уже говорил. Всё хорошо. Никто тебя проклинать не будет.
От последней фразы мне стало не просто стыдно, а по-настоящему плохо. Отступившая тошнота снова вернулась, вдобавок внутри поднималось ощущение мерзости и отвращения, словно я поела тухлой еды.