Не знал Мечислав, что делать надо, встряхнул он Буяна за плечи и позвал:
- Скажи, что делать, Буян? Что тебе нужно? Собрал гусляр силы и промолвил тихо:
- Перестань рану бередить.- И когда отстранился юноша, молвил твердо: Заговор читай. На руду. За мной повторяй...
И зашептал он еле слышно, а Мечислав, закрыв ему рукой раны, повторял громче:
На море, на Океане
на острове на Буяне,
лежит бел-горюч камень-алатырь.
На том камне-алатыре
сидит красна девица,
швея-мастерица,
держит иглу булатную, руду желтую,
Зашивает раны кровавые.
Заговариваю я Буяну-гусляру от пореза.
Булат, прочь отстань,
а ты, кровь, течь перестань .
Когда договорил отрок, отнял руку от плеча гусляра, то увидел и он и Гаральд, что раны зарубцевались и кровь остановилась.
И подивился всему, что увидел и услышал, Гаральд, и тихо спросил у Мечислава:
- Откройся мне - откуда вы такие взялись, что слова вашего даже кровь в ране слушается? Вы мне жизнь спасли, а я и имен ваших не знаю!
Буян молчал, закрыв глаза,- он дремал, исцеленный. Вместо него ответил Мечислав:
- Приехали мы из земель славянских, что лежат меж морем Студеным и Греческим, к востоку от Норманнского моря. Приехали мы не за наградой, не за славой - надобно нам для друга нашего живой воды достать. Следы ее здесь, на Востоке, в землях сих, кончаются.
- Понимаю я вас,- кивнул Гаральд.- И у вас дело здесь немалое, а я вам помешал. Дьявол нас здесь свел - вы и мне не помогли, и сами в беду попали. Не отпустит вас теперь султан так просто, пока достойной кары для вас не придумает!
Несколько дней миновало, уж Буян от раны оправляться стал, а о них словно забыли. Дважды в день тюремщик кормил их вместе с прочими узниками, которых у султана оказалось ни много ни мало - две сотни с небольшим. Иногда одного из них выводили куда-то, и он больше не возвращался.
Мечислав и Буян сдружились с Гаральдом. Молодой рыцарь искренне радовался товарищам по несчастью. Он часами рассказывал им о родной Англии, о своем короле Альфреде, которому служил не за страх, а за совесть, о битвах, в которых ему доводилось участвовать, о своей невесте.
Время шло, раны Буяна подживали, но он не становился веселее. Наоборот, с каждым днем славянин был все печальнее, словно пришла пора ему умирать. Гусляр теперь ни с кем не разговаривал и почти не пел, только порой вечерами тянул что-то тоскливое, от чего сердце сжималось в тревоге. Высоко над ними, так, что не достать, в самом потолке, было маленькое окошко - всего в один выломанный камень. Оно сверкало, словно звездочка, если на воле было солнце, и меркло, если спускался вечер. И гусляр часами не отводил с него глаз.