А потом он встретил Имонну.
Проблема, размышлял Репейник, глядя в низкий, серый от плохой известки потолок, проблема была вовсе не в сексе. Это тогда казалось: как же так, беда, я хочу женщину, она готова мне отдаться, но вместо наслаждения получается одна мука… Таблетки вполне спасали, да и к запрещенным средствам можно было прибегнуть, благо он тогда уже в венторский патруль хаживал и знал, где чем торгуют. Амулет-болеутолитель стоил четыре форина, и хватало его на десять-двенадцать раз. Отличная, испытанная вещь. Правда, удовольствие он тоже притушивал, но в итоге выходило вполне сносно. Проблема была в другом: как любой женщине, Имонне хотелось обычного женского счастья. Обычного — значит, надежного. И в то время как Джон носился с постельными трудностями, искал способы, как удовлетворить молодую жену и не сдохнуть при этом от боли — в это самое время молодая жена думала кое-что своё. Да что там: мало кто согласился бы жить с ублюдком. Имонна была девушкой просвещенной, из хорошей семьи и с образованием, так что в простонародные бредни, конечно не верила: мол, ублюдки богами прокляты, да от них зараза идет, да черный глаз у них… Нет, просто девчонка поняла, что её судьба — всю жизнь таиться от властей, от людей, ждать ночного стука в дверь. И ей такая судьба, по зрелом размышлении, не понравилась.
…Конечно, она меня любила. Иначе не вышла бы замуж, ведь с самого начала знала, кто я такой, и про мигрени тоже, и про чтение мыслей. Уж я-то читал Имонну каждый день по десятку раз. Точно могу вспомнить момент, когда она в меня влюбилась (от влюбленного человека отдача меньше всего), отчетливо помню, как она боялась потерять девственность (в ту ночь я сам чуть с ума не сошел, женский страх пробивает любой болеутолитель), легко вспоминаю, как мы впервые по-настоящему поссорились, и отлично помню день, когда она подумала: «Больше не могу». Правильно, что я не стал её держать, заключил Джон. Этой мыслью каждый раз заканчивались воспоминания об Имонне, и ни разу от этой правильности ему не стало легче. Не стало легче и теперь.
Проклятый сон, подумал Репейник. Он заметил, что стискивает зубы, и разжал челюсти. Все, что есть в жизни хорошего, для меня плохо. Как там пословица? «Что одному хлеб, то другому погибель». Погибель… Марволайн. Ну и название. А пословица — точно про меня. То, что для вас хорошо, для меня плохо. Обнимайтесь, крепко жмите руки, любитесь. А мне — одна мигрень вместо дружбы и женской ласки. Зато и всё, что для вас хреново, для меня оборачивается пользой. Сыщик зарабатывает там, где кого-нибудь убили или ограбили. Что ж, всё верно. Всем погибель — мне хлеб. Вы топите девчонок в реке — я распутываю дело. И Хальдер мёртвая свидетель, распутаю до конца.