Унция или Драгоценное Ничто (Морсин) - страница 22
– Ничто, – поколебавшись, ответила она.
– Не хочешь, не говори, я так спросил! – он пихнул поднос ей в руки.
– Ну, вы там закончили? – солдат потрогал повязку на глазах и перевесил винтовку с правого на левое плечо.
– А тебя?
– Октавиан.
– В честь императора Августа? – поинтересовалась начитанная принцесса.
– Нет, папа всю жизнь служил тромбонистом в оркестре. Он нас всех назвал по нотным интервалам. Моих семерых сестёр зовут…
– Прима, Секунда, Терция, Кварта, Квинта, Секста, – стала быстро загибать пальцы.
– И Септима. Если бы снова родилась девочка, то стала Октавой.
– Ну, долго ещё ждать? – охранник сглотнул слюну и перевесил оружие обратно на правое плечо.
– А я вот думаю, – продолжила Унция, – откуда твой папа знал, сколько родится девочек и с какими интервалами?
Октавиан потёр лоб, держа поднос одной рукой.
– Он и не знал, – сказал серьёзно. – Просто, когда задумываешь что-то хорошее, мир тебе помогает, и путь, в конце концов, приведёт к полной гармонии.
Принцесса поглядела вдаль:
– Тебе известно, кто я?
Октавиан отрицательно помотал головой.
– А почему меня заперли в этой башне?
– Нет.
– Из-за улыбки…
– А мне твоя улыбка нравится, – он не мог отвести глаз от лица новой подружки. – Я такой радужной улыбки в жизни не видел!
Некоторое время раздумывая, Унция смотрела на вихры, торчащие из-под поварского чепца, и в полной тишине ветер шевелил подол её лоскутного платьица и кончики крахмального фартука поварёнка.
– А хочешь попробовать радугу на вкус? – неожиданно предложила она.
– Эй, что это вы там? А ну прекратить немедленно! – неуверенно приказал караульный, переминаясь с ноги на ногу и бряцая снаряжением.
– Даже не знаю, – смутился Октавиан. – Никогда не ел небо.
– Я тоже, – принцесса поправила волосы, потревоженные порывом ветра. – Может, ты боишься? – в её глазах вспыхнули золотистые искры.
– Ничего я не боюсь! – он решительно сдёрнул чепец и снова ухватился за поднос.
Держа его четырьмя руками, оба, как по команде, потянулись друг к другу, одновременно зажмуриваясь. Шум прибоя вдруг стал отчётливо слышен, пронзительно зазвучали крики чаек. Было слышно даже, как сопит солдат, изнемогающий под палящим солнцем. И тут же всё исчезло: и прибой, и чайки, и недовольное сопение. Смешанный аромат корицы и перечной мяты скользнул вдоль её лба, а следом оглушительно ударил колокол. Всё вокруг замерло и стояло, не шелохнувшись, пока где-то в глубине принцессы били куранты. Только лучистый комок стремительно нёсся навстречу, открывая черты удивительного, прекрасного лица. А когда звенящая волна схлынула, и она, не открывая глаз, увидела перед собой Октавиана, который тоже стоял, крепко зажмурившись, то поняла, что это и есть те самые Голос и Взгляд, так долго от неё скрывавшиеся.