Грейс сумела наконец выпростать одну руку и похлопала её по спине.
– Ну-ну! – протянула она. – Это всё… ужасно трагично. Но… мне бы подышать…
Кара внезапно сообразила, кого она обнимает, и поспешно отшатнулась.
– Извини, – сказала она, утирая слёзы кулаком.
Грейс отмахнулась от извинений: она была слишком смущена, чтобы отвечать. Она поднялась на ноги, опираясь на свою трость, и навалилась на неё всем весом.
– Это значит, что дух Евангелины заперт внутри «Вулькеры», – произнёс Тафф. – Как и говорил Минот.
– Да, – кивнула Кара. – Я в этом уверена.
Она обратила внимание, что звуки, исходящие от грима, стихли. Кара подержала ладонь над пачкой, словно проверяя, горяча ли сковородка, потом коснулась бумаги кончиком пальца.
Ничего не произошло.
– Что, она исчезла? – спросил Тафф.
– Не совсем, – ответила Кара. – Но пока что это всё, что она может мне показать. Она слаба. Это оттого, что у нас только один грим.
– То есть ты хочешь сказать, что, если мы соберём всю «Вулькеру» целиком, мы заодно восстановим и дух Евангелины? – переспросил Лукас.
– Может быть, – сказала Кара.
– А это хорошо или плохо?
Кара сама не знала. Она никогда в жизни не испытывала подобной опустошённости. «Даже самым смертоносным тварям из Чащобы ведома радость удачной погони или удовольствие от того, что учишь охотиться своего детёныша». А принцесса Евангелина была попросту пуста: скорее скорлупка, чем настоящий живой человек.
«Но ведь Минот и король Пента говорили, что она была славной, весёлой девочкой… Что же случилось?»
– Риготт! – сказала Кара. – Она была тогда в замке Долроуз, и это не может быть простым совпадением. Что же она сделала с бедной девочкой?
На следующее утро они отправились в Катт. Пустыня осталась позади: шуршелапка летела над горами, где там и сям попадались крохотные деревушки и стойбища. С высоты птичьего полёта устроенное Риготт разорение ещё больше бросалось в глаза: горящие деревни, караваны беженцев, оставивших позади свою былую жизнь, дома, сровненные с землёй… Как заметил Лукас, хуже всего было то, что Риготт, может, даже и не бывала в этих краях. Само её присутствие в Сентиуме сеяло хаос.
– Я такого навидался, пока был у серых плащей, – говорил Лукас. – Люди наслушаются рассказов о великом зле, что надвигается на их земли, и ударяются в панику. Выходят из колеи. Начинают воровать, причинять зло ближним – всё ради того, чтобы выжить.
Лицо Лукаса помрачнело, и он сделался намного старше на вид.
– Чтобы восстановить мир, нам приходилось воевать отнюдь не только с ведьмами, – добавил он.