Оказавшись в круглом колодце, Кай уверенно схватился за скобы, вмонтированные прямо в стены, и полез наверх. Тим направился следом, затормозил, достигнув вершины. Сталкер некоторое время возился с круглым люком и наконец, отодвинув его в сторону, махнул рукой.
– Ночь обернула в невидимый саван лица домов и порывы души, – проворчал Кай себе под нос, но Тим услышал.
На поверхности стояли сумерки. Солнце уже скрылось, а луна еще не поднялась из-за ближайших домов, смотревших на пришельцев из подземелья пустыми глазницами окон – зловеще, отрешенно, холодно. Лишь на западе все еще висела оранжевая дымка отгоревшего заката. Они выбрались из канализационного люка, который Кай не преминул немедленно задвинуть обратно, посреди широкой улицы. Раньше по ней ездили автомобили, несколько обгорелых остовов застыли вечными памятниками почившему автопрому былых лет. Тим не собирался вглядываться, но, кажется, за рулем ближайшей машины сидел иссушенный труп. Дорожное покрытие вспучилось, словно снизу его пропахали исполинские корни. Ветер гнал по нему мусор. Из широких трещин в асфальте тянулось нечто маслянисто-черное, пузырящееся, но не могло выбраться на поверхность. По крайней мере, пока.
Тим вздрогнул. Кай ухватил его за плечо, сжал чувствительно, но не причиняя боли.
– Все внимание на меня, минимум – на достопримечательности, – скороговоркой приказал он. – Сейчас я – твои глаза и органы чувств. Останавливаюсь я – замираешь и ты. Резко вскидываю руку – падаешь на землю.
– Принято.
Из-под маски противогаза донеслось скептическое фырканье и язвительное:
– Идем, раз так.
И они пошли по этой широкой улице, держась вблизи зданий, но не подходя вплотную к стенам. Парень действительно старался смотреть только на своего проводника, но не мог не замечать творящегося вокруг.
Для живших здесь людей катастрофа не стала неожиданностью. Их предупредили, и целые толпы устремились к ближайшему входу в метрополитен. По пути попадались вбитые в грязь поломанные детские игрушки, коляски, какой-то мусор, которому Тим не находил не только применения, но и названия. В воздухе висели звуки: совершенно непривычные, чуждые, порой чудовищные. Время от времени долетавшие до него шорохи заставляли передергивать плечами, ежиться и вцепляться в автомат мертвой хваткой. Но несмотря на это, дышалось легко, совсем иначе, нежели под землей, и чувствовал себя Тим гораздо увереннее, чем в вечном мраке тоннелей метрополитена. Он находился в своей стихии, пусть и в городе, в котором никогда не хотел бы жить.
Над крышами взошла луна. Серебристые лучи ночного солнца подсветили дорогу, а тени сделали непроглядно черными, напитали их жизнью, заставляя шевелиться. Тим поежился, оглядываясь на одну такую, но стрелять пока повременил.