У раскрытой двери балкона колыхнулась кружевная штора. С легким вздохом ночного ветерка в комнату залетел аромат жасмина. Листья на заглянувшей в окно ветке зашептались и смолкли.
Чуть слышно зазвучал рояль. Минорная мелодия плавно, почти неощутимо, влилась в тишину летней ночи.
Луна выглянула из-за облака и словно замерла, прислушиваясь к музыке.
Пианист играл на память. Его глаза были закрыты, воображение рисовало фантастические картины. Он видел причудливые пики, исполинские горные цирки, громадные впадины. На совершенно черном небе — яркие немерцающие звезды. Их блеск холоден и чист, как эти звенящие высокие тона.
Пальцы уверенно перебирали клавиши. Рокочущие ноты чередовались с певучими. Это — световые контрасты. Густые непроницаемые тени и освещенные солнцем грани утесов.
В плавный ритм сонаты ворвалась тревога, словно кто-то дерзкий захотел нарушить покой уснувших каменных исполинов. И снова зазвучала холодная, как бы сотканная из лунного света, мелодия. Она становилась все тише, тише и замерла на басовых аккордах.
Небольшая пауза, и опять звуки полетели по комнате. Теперь они метались, как вырвавшиеся из клетки птицы, ударялись о стены и, вылетай в окно, исчезали в необъятном просторе лунной ночи.
В музыке чувствовалось что-то большое, радостное. Кто-то, еще не совсем уверенный в успехе, спрашивал самого себя, мечтал, сомневался, надеялся…
И вдруг — звуки рассыпались тысячами хрустальных осколков. Руки музыканта заметались.
Это сбывается мечта!
В клубах дыма и пламени космический корабль взметнулся ввысь. Вместе со стремительным аллегро нарастала скорость. Дюзы полыхали белым огнем. Быстрее!.. В космос!..
Вот отделилась первая ступень ракеты… Темп ускорился. Вторая ступень…
Пианист забыл обо всем. Он там, в свободном полете. Все ближе, ближе, неизвестный загадочный мир…
Последний аккорд. Откинувшись на спинку стула, пианист долго сидел неподвижно. Потом пригладил растрепавшиеся волосы, встал и подошел к окну. В голубом лунном свете отчетливо обозначился профиль человека с высоким лбом и резко очерченным подбородком. На его расстегнутом кителе тускло поблескивали погоны. Все еще находясь под впечатлением музыки, он вглядывался в звездное небо.
Пусть композитор хотел выразить чудесными звуками совсем другое, для пианиста это не имело никакого значения. Он понимал бессмертную сонату по-своему.
— Отлично, майор Крамов! — раздался из темноты негромкий возглас.
Офицер вздрогнул от неожиданности, обернулся. В глубине комнаты, на диване, сидел человек.
— Это вы, Павел Кузьмич?