Все нормально? — повернулся к ней Драгомир.
Да, все в порядке, — бодрым голосом ответила девушка и даже улыбнулась в ответ.
Взглянув на Гедовин своими невероятными синими глазами, он удостоверился, что все в порядке и вернулся к своему разговору с Модестом. Драгомир. Он всегда старался вести себя естественно, но иногда ему казалось, что он сходит с ума, потому что он по-прежнему практически ничего не помнил из своего прошлого, он знал, что тогда происходило, о многом ему рассказал Данислав, о чем-то он прочитал сам, в том числе из своего дневника, но знать и помнить, это совсем разные вещи. Порой ему казалось, что он не достоин всего этого, не достоин своих друзей, не достоин своего воспитателя, царя Изяслава, не достоин того шанса, второй жизни, которая ему была подарена. Ведь он — дитя другого времени, и когда-то ему уже был двадцать один год, так имел ли он право проживать все снова? Не многие знали, что творится у него на душе, как он из-за всего переживает, но Гедовин и Модест, став его лучшими друзьями, знали; с ними он, действительно, мог вести себя естественно, не терзаясь мыслью о том, что он здесь и сейчас не в том месте и не в том времени. И, конечно, еще одним человеком, который прочно закреплял его за Новым Временем — года стали считать с нуля, начиная с того момента, когда пробудилась магия, соответственно, сейчас шел седьмой год Нового Времени — была Анна, его милая и прекрасная Анна. Потому что как ни старался Изяслав отгородить их друг от друга, он даже просил Вителлия поговорить с девушкой, но разлучить их так и не удалось: вмешалась Амалия, которой Анна пожаловалась после того нравоучительного разговора с дядей, и Амалия поведала его величеству о том, как тяжело молодому человеку признать себя частью нового времени — в свою очередь об этом ей рассказала Гедовин — и что Анна как никто другой позволяет ему забыть обо всех сомневаниях и просто жить дальше.
Не успели друзья отойти далеко от Даллима, как их нагнала птица рокха, ребята сразу узнали Баруну — птицу рокха властителя магии, который пожаловал к ним собственной персоной, при том, что всего два часа назад он их видел и пожелал им хорошо провести время. За эти годы Данислав из паренька с необычной внешностью превратился во взрослого статного мужчину, которого могли не узнать разве что совсем маленькие дети. Как и научила его госпожа Руяна, он всегда одевал добротную дорогую одежду, но, впрочем, никогда не подчеркивал свое богатство, меняя, например, каждый день наряды как какая-нибудь взбалмошная царевна, а вот Модест не раз подтрунивал над ним, говоря, что у того каждый день праздник — а как еще описать его одежду, украшенную золотом или серебром? Вот и сейчас, обратив внимание на одну только серебряную цепочку на его темно-синем камзоле-безрукавке, Модест покачал головой, словно говоря брату: я прав, а ты — неисправим. Дан догадывался, о чем тот мог подумать, но сделал вид, что ничего не заметил, потому как у него было более важное дело, чем возражения брату, и сейчас его серые глубокие глаза взирали на троих ребят требовательно и вопросительно.