— Иди сюда, — прошипела она, непроизвольно переходя на язык василисков и вплетая в обычные слова приказ подчинения. — Реус-ста рес-с…
Хэртон нехотя сделал шаг, другой, не в силах бороться с заклятием.
— Рес-с… Рес-с…
Тварь взвыла, тщетно пытаясь выпутаться из магической сети, накинутой Аризой. Еще шаг… И хэртон навечно застыл каменным истуканом.
Ариза же упала, потеряв последние силы. Она понимала, что дело плохо, совсем плохо. Лишь сейчас она заметила, что тварь не только подбросила ее, но и проткнула насквозь. У Аризы оставались, возможно, последние минуты жизни, и она снова продолжила путь к ожерелью. Двигалась сантиметр за сантиметром, медленно, но упорно. И в конце концов зажала сапфиры в ладони.
Как сквозь слой ваты, она слышала крики — к ней на помощь торопились студенты. Живые! Все живые! Это главное.
— Ариза! Ариза! — звали они.
Кто-то рыдал навзрыд, кажется, бедняжка Нетти.
Ариза перевернулась на спину, глядя, как над головой раскрывает свои объятия небо. Сегодня оно было голубое-голубое, каким бывает только летом, но не в конце осени. Такое же голубое, как сапфиры в ее ожерелье.
— Стейн… — прошептала Ариза. — Мой Стейн…
* * *
Мой Стейн…
Так вот какими были ее последние слова.
Эмилия заворочалась, силясь проснуться, но сон держал крепко и не отпускал. На какой-то миг нимфе померещилось, что теплая ладонь погладила ее по щеке, мокрой от слез. Неужели она плакала?
Кем бы ни была Ариза для Стейна, Эмилия понимала, почему он любил ее. Как ее можно было не любить, такую отчаянно смелую, такую самоотверженную…
— Стейн… — прошептала Милли, но даже не смогла открыть глаза.
— Спи, Эмилия. Завтра. Все завтра.
Обычно Эмилия просыпалась долго, сладко потягивалась, постепенно сбрасывая с себя дрему, но в этот раз ее точно подбросило в постели. Все, что она увидела ночью во сне, по-прежнему оставалось в ее памяти живым и ярким.
— Стейн!
Стейн сидел на полу у кровати, примостив голову на край подушки. Услышав голос Эмилии, он моментально вскочил на ноги.
— Все хорошо. Это сон, только сон, — сказал василиск неожиданно мягко, что ему вообще-то было несвойственно: видно, думал, что Милли перепугалась до смерти. — Он закончился и больше не повторится.
Но Эмилия испугалась лишь отчасти, сильнее страха было чувство несправедливости и потери.
— Мне так жаль, Стейн, — прошептала она. — Так ужасно жаль ее.
Стейн ничего не ответил, но лицо его затвердело. Он словно захлопнулся в скорлупе. Да он и не покидал ее никогда. Милли вдруг поняла, что вся его холодность и безразличие на самом деле защитная броня, которую он надел на себя давным-давно. Вот бы разрушить ее и увидеть настоящего Стейна.