Пол тупо уставился на алое пятно. Затем вздернул голову и придал лицу выражение (как он надеялся) того спартанского мальчика, что прятал у себя под тогой лисенка и молчал, пока лисенок не выгрыз ему кишки. Одернул пиджак, застегнул, храбро улыбнулся.
– Пустяки, царапина! – сказал он.
Аккуратно пошатнулся, удержался, нащупав позади себя дверную ручку, выпрямился, улыбнулся еще раз.
Эффект был велик.
– О боже! – запричитала Шарлотта. – Садитесь скорее, сюда, сюда… вот так…
Шарлотта помогла ему добраться до дивана; Пол тяжело опирался на нее, но распускать руки не спешил. Помогла снять пиджак и рубашку. Царапина была настоящая – очень неглубокая, осторожно нанесенная кончиками маникюрных ножниц, но все же самая настоящая; а пара стянутых из лаборатории образцов плазмы на белой спортивной рубашке обеспечили «обильное кровотечение». Во всяком случае, для Шарлотты все выглядело вполне убедительно.
Он откинулся на спинку дивана и тяжело дышал, а она суетилась вокруг с теплой водой в мисочке, бинтами и пластырями. Поворачивала тусклую настольную лампу, чтобы лучше видеть, а он старался держать лицо подальше от света. Следом начался тщательно подготовленный монолог: нет, он ничего не расскажет, не надо ей об этом знать… он не ожидал, что так выйдет… по глупости ввязался в историю, теперь проклинает себя за это… но ей такого знать не стоит… все это слабым, прерывающимся голосом – и до тех пор, пока она не сказала твердо: пусть говорит спокойно, она готова выслушать все, что угодно, если ему от этого станет легче. Тогда он попросил ее с ним выпить. Лучше сейчас, добавил он: потом, узнав все, вы со мной пить не станете. Оказалось, у нее нет ничего, кроме шерри. Отлично, пусть будет шерри, сказал он. И незаметно достал из кармана флакон и вылил несколько капель в свой бокал, а потом, так же незаметно, сумел поменяться с ней бокалами. Сделав первый глоток, Шарлотта нахмурилась и внимательно взглянула на свой напиток; но в это время Пол уже рассказывал историю – длинную, сложную, запутанную, насквозь лживую историю, к которой приходилось прислушиваться и внимательно за ней следить.
Двадцать минут спустя Пол позволил своей истории соскользнуть в молчание. Шарлотта, кажется, не заметила, что он умолк. Она сидела, держа свой бокал обеими руками, словно ребенок, который боится пролить, и смотрела на него остекленевшим взглядом.
Пол взял бокал у Шарлотты из рук, поставил на стол. Пощупал ей пульс. До дна не допила, но ей хватило. Он придвинулся ближе.
– Как ты, Шарлотта?
Несколько секунд она ничего не говорила.