В чаще только один дом, поэтому его так и называют – Дом в чаще. Там живет какая-то старуха, но я не знаю, как ее зовут, и никогда ее не видел. У дома четыре окна и труба, совсем как дети обычно рисуют домик. Его окружает кирпичная стена в мой рост, а одичавшие кусты вымахали еще выше. Когда мы играем в войну в лесах, то держимся подальше от этого дома. Не потому, что про него ходят рассказы с привидениями. Просто эта часть леса не очень хорошая.
Но сегодня утром дом выглядел таким приземистым и запертым, что я решил: похоже, там больше никто не живет. Кроме того, я уже до того хотел в туалет, что чуть не лопался, а в такие моменты забываешь об осторожности. Так что я помочился на заиндевелую стену. Я только закончил выводить свой автограф парящей желтой струей, как с тихим взвизгом открылась ржавая калитка и оттуда возникла бабка с кислым лицом времен черно-белого кино. Она просто так стояла и смотрела на меня.
У меня струя пересохла.
– Боже мой! Извините!
Я застегнулся, бормоча извинения, – сейчас меня с землей смешают. Если бы моя мама застала мальчишку, писающего на нашу изгородь, она бы с него кожу содрала заживо, а тело пустила бы на компост. Любого мальчишку, включая меня.
– Я не знал… не знал, что тут кто-то живет.
Кисломордая бабка продолжала на меня пялиться.
Мои штаны пестрели брызгами мочи.
– Мы с братом родились в этом доме, – сказала наконец бабка. Шея у нее была дряблая и морщинистая, как у ящерицы. – И не собираемся никуда переезжать.
– О… хорошо… – Я все еще не был уверен – вдруг она сейчас откроет огонь.
– Какие вы, юнцы, шумные!
– Извините…
– Очень неосторожно с вашей стороны было разбудить моего брата.
У меня от ужаса склеился рот.
– Там было много народу, не только я. Честное слово.
– В иные дни мой брат любит юнцов. – Бабка смотрела не мигая. – Но в такие дни, как сегодня, они его приводят в ярость, о да.
– Простите, мне очень жаль, я уже сказал.
– Ты еще пожалеешь, если мой брат до тебя доберется, – с видимым отвращением произнесла она.
Тихие звуки стали чрезмерно громкими, а обычно громких звуков стало совсем не слышно.
– А он… э… где-то здесь? Сейчас? Ваш брат, то есть?
– Его комната осталась точно в том же виде.
– Он что, болен?
Она как будто не слышала.
– Мне пора домой.
– Ты еще пожалеешь, еще как пожалеешь, – она обильно сплюнула, как делают старики, чтобы слюна не текла изо рта, – когда лед треснет.
– Лед? На озере? Он крепкий как не знаю что.
– Вы всегда так говорите. Ральф Бредон так говорил.
– Кто это?
– Ральф Бредон. Мальчишка мясника.
Что-то тут было очень не так.