Мерседес притормозил, припарковался на обочине. Я пересел на переднее сидение. Заранее наложенный текст на эме-галь еле проявился белыми символами вокруг шеи — эх, такая закладка пропадает. Неделя труда. Еще минуту, и почувствует, тут надо быстро действовать.
— Видишь руки? В них ничего нет, и до тебя я не дотрагиваюсь.
— Вы прям как фокусник, — Ира хотела улыбнуться, но не смогла. Вместо этого она выхватила пистолет, навела на меня и нажала два раза на спусковой крючок. Потом выскочила из машины, то же самое проделала еще три раза, в воздух, залезла обратно, захлопнула дверь, вставила дуло себе в рот. Курок щелкнул.
Глаза ее приняли нормальное выражение, выдернула пистолет изо-рта, повертела в руках, сняла с предохранителя и засунула в кобуру. Символы на шее исчезли.
— Это когда вы рядом? — быстро придя в себя, спросила она.
— Это когда я захочу, Белова. И сделаешь ты это с теми, на кого я укажу. С начальством, с близкими, с друзьями, с ребенком, наконец. Как ощущения?
Ира завела машину, тронулась с места, долго молчала.
— Знаете, Марк Львович, — наконец медленно произнесла она.
— Знаю. Таких как я надо убивать. Причем заранее, да? Лучше в детстве.
— Да. И что, остальные тоже такие? — она нервно сжала руль.
— Нет, Ира, но будут. Я их научу, или сами дойдут, но будут. Но ни ты, ни твое начальство ничего с этим сделать не смогут.
— Почему?
Я улыбнулся
— Это как болезнь, генетическая. Можно убить всех больных, но появятся новые, это ведь не зараза, человек с этим рождается. Представь восемь миллиардов, среди которых только одна сотая процента имеет какой-то дар. Это почти миллион человек, а вы знаете всего о двух-трех тысячах.
— Вы так говорите, словно есть мы, жители Земли, а есть вы. У вас же здесь родители, брат с сестрой, девушка, наконец. Я читала аналитические записки, Артур мне кое-что рассказывал, в том числе про вас, ну, я не знала тогда, что про вас. Год, всего год вас не было, и вы уже не наш, может даже не человек. Вы как эта женщина, которую мы из Бразилии вывезли, она милая, справедливая, очень приятная, но мы ей неинтересны, словно не ее вид, посторонние, вот. Вот вы, и пятеро ваших ребят — она с натяжкой считает вас своими. А остальные для нее как вещи, нужные или нет.
— А начальство твое — как к людям относится?
— Это другое. Хотя вы правы. Я вот, когда вас встретила, вы мне понравились, честно, хоть и по работе надо было следить. Такой независимый, не кичливый, внутренняя сила и все такое. Если бы не встретила Сережу, может, как дура бы бегала за вами, к Кате ревновала. Знаете, когда я очнулась окончательно? Когда вы за горло меня схватили. У людей, когда они убивают, в глазах что-то есть, какая-то эмоция — ненависть там, гнев. Или равнодушие. А у вас заинтересованность была — как к предмету, про который решаете, выбросить или оставить. Я тогда не смерти испугалась — вас, Артур был почти такой же, когда он бандитов шел убивать, песенку бормотал себе под нос, представляете? Для него они уже были покойники. Причем он знал, что я за ним слежу, и все равно был совершенно спокойным. Но все равно, он хоть относился к ним как к людям. Нет, что-то не то говорю, в общем, я не хочу вещью быть, я же человек. Мне это важно, особенно, чтобы вы… Ой. Я все это рассказала, да? — Ирина ошарашенно поглядела на меня. — Ну вы и сволочь, Марк Львович. Редкостная.