Ай, ладно, чего вспоминать! Имя как будто обещало ей другую жизнь — где в зале с золотыми светильниками и хрустальными люстрами сидят нарядные люди, где на сцене поют так, что сердце замирает, а из ямы перед сценой торчит дядька в черном пиджачке с хвостами и белоснежной рубахе и машет перед собой палочкой! И ведь не обмануло, имя-то!
И в музыкальное училище она поступила — деревенская девчонка! — и в городе прижилась, и на сцену попала, и на афишах ее крупными буквами печатали, не то что всяких «и др».
Фамилия Кольцова для афиш, разумеется, не годилась вовсе. Кольцова, пфуй! Вот Шмыге повезло с фамилией. Зато Марионелле — с именем. Хотя ей, чего уж там, до великой Татьяны Ивановны было далеко. Что ж, не всем быть всемирно известными. В оперетте хватает и звезд рангом и сиянием поменьше, но ведь и они тоже — звезды. И Марионелла в свое время тоже… блистала. Пусть не на самых главных сценах, но ведь — блистала же! И Виолетту в «Фиалке Монмартра» пела — Карамболина, Карамболетта, у ног твоих лежит блистательный Париж! И гастролировала не только по стране — везде побывала, и в Берлине, и в Праге, и в далеком странном Токио, и главное — в том самом Париже!
— Боже, какими мы были наивными! — пропела она почти в полный голос строку все из того же романса. — Как же мы молоды были тогда! — и оглянулась: не косится ли кто на «сумасшедшую старуху»?
Но коситься было некому, парк по утреннему времени был пуст. Ни мамочек с колясками, ни парочек влюбленных, ни бегунов. И даже если бы кто-то и встретился! Она, хоть и сумасшедшая — подумаешь! в театре других не бывает — какая же она старуха? Ну седина — погуще, чем у Монморанси — это да. Но седина — это даже пикантно. Лицо до сих пор вполне свежее, в магазинах нередко пенсионное удостоверение требуют, чтобы подтвердить право на скидки. Не выглядит она пенсионеркой, вот не выглядит, и все тут. Про фигуру и говорить нечего: легкая, стройная, подвижная. Спасибо оперетте! Это вам не опера, где был бы голос, а там хоть до размеров беременного кита толстей, никто и взгляда косого в твою сторону не кинет. В оперетте, знаете ли, еще и выглядеть надо, и двигаться. Сил этот жанр забирает ого-го сколько, зато и воздается ведь сторицей1 Танцы, всю жизнь — танцы. Они куда лучше любой гимнастики: и фигуру сохраняют, и гибкость, и легкость. Так что какая же она старуха? Канкан, пожалуй, уже не по силам, то есть ногу-то выше головы вскинуть она еще вполне может, но разве что без зрителей, ибо — ну не то, не то. А в остальном — что угодно. Хоть венский вальс, хоть танго с самыми рискованными поворотами и па.