Тот покачал головой:
— Нет. Кажется, подумал, что Витенька, наверное, убежал от них. И разозлился. Как так можно: при ребенке довести себя до такого состояния, что ничего не соображаешь. И про ребенка не помнишь. Где он, куда делся — наплевать. Ну вот смотрю на этого… лежит, как бревно. Бью каблуком сапога… в висок ему попал — а он хоть бы хны. Только под куртку поглубже заполз. Холодно там было, — повторил Кащеев. — Я позвал: «Витя, Витенька!» И ничего. Смотрю, а из-под куртки, что там валялась, лямочка торчит. Красненькая такая. Как у Витеньки на шапке… И тут я понял — где-то здесь Витенька. Он маленький, но смышленый, уж раздетый-то точно не ушел бы никуда.
— И вы начали его искать? — подсказал ведущий.
Кащеев мотнул головой, точно отгоняя страшную картину:
— Я первым делом печку открыл… и увидел…
— Представляю ваш ужас… — Вадим-Руслан округлил глаза — мол, вот как я шокирован.
Герой программы опять так же мотнул головой:
— Я, конечно, ничего не касался, я же понимаю. Вот ничего не трогая — вжик и вылетаю оттуда… милицию вызвал, а сам и близко не подхожу.
Надо же, какие все нынче образованные стали, раздраженно подумала Арина. Вот, любуйтесь: мужик только что наткнулся на тело собственного сына — маленького, любимого, единственного — другой бы в обморок хлопнулся или ребенка обнимать кинулся, вдруг живой еще, а этот помнит, что обстановку на месте событий нарушать нельзя. Вообще-то, конечно, правильное поведение — тем более что мальчику было уже все равно не помочь — но почему-то от правильности этой протокольной становилось не по себе. Арине вспомнилась свидетельница по одному из дел: муж благоверную свою по пьяной лавочке ножом изрезал, а соседка, когда опера к ней постучались, больше всего беспокоилась, чтоб в ее чистенькую квартирку грязи на ботинках не нанесли. Бывает такое: формально вроде все как положено, а по сути — как червивое яблоко куснул.
Арина уже успела проклясть и жаркий свет прожекторов, и паточно-сладкого ведущего, и форменный китель, и главное — Еву, буквально заставившую явиться на эту, чтоб ее, съемку, — когда до нее наконец-то дошел микрофон. Ну спасибочки! Вспомнили, что у них тут настоящий следователь в студии сидит — нельзя же не дать прокомментировать. Да, она злилась. Очень хотелось сказать что-нибудь… эдакое. Но Пахомов тогда уж точно не обрадуется.
— Скажите, — обратилась она к Кащееву, — а почему вы… — и осеклась: ты чего, Вершина, не на допросе все-таки. И спросила совсем не то, что вертелось на языке. — Скажите, вы с Соней первым браком женаты?