– Сборы, – пожал широкими плечами Корнелиус, и на лицо его пала тень. Разговоры сами собой прекратились, воцарилось странное и нелепое чувство неловкости, будто это мы их сгоняем, а не… Хреново, и так хреново, што и не передать!
Молчаливая мать семейства, очень рослая и крупная, будто наполовину истаяла за ночь, перемещаясь по кухне собственной тенью. Одиннадцать девчонок мал-мала, и совсем мелкий ещё, сладко посапывающий мальчишечка, раскинувшийся на руках одной из старших, пузыри пускает и руками во сне разбрасывается.
Большая, открытая всем ветрам горница, служащая кухней и столовой, чужда и одновременно знакома. Наверное, как-то так и выглядели бы русские избы, будь у крестьян вдоволь земли и воли.
Всё очень просто, добротно, и никакого господского лишка притом. Но нет и нашей крестьянской ужимистости, чувствуется старинная зажиточность, готовность усадить за стол хоть бы и две дюжины оголодавших путников.
Салфетки с вышитыми изречениями из Библии по стенам, литографии с библейскими сюжетами, часы-ходики в углу, а из роскоши только зеркало фут на два, да и то от дедов-прадедов в наследство. Чистота и уют, немножечко чуждый, но явственный…
… которого больше не будет.
Бабье царство, и у всех глаза на мокром месте, даже если и сухие. Бабы, они завсегда так – одной спиной только или походкой всю полноту чувств показать умеют, рождаются с этим. А когда их двенадцать, пусть даже сто раз патриархат, это такое ой!
Девки глаз не поднимают, только изредка тихохонько по делу скажут што, и всё – тишина, только шелест накрахмаленных передников. Такая тишина, от которой зубы сводит!
Тушёную с овощами картошку и вкуснейшее мясо с травами впихивал в себя через силу, и Дирк с папашей и ничего. Ну… привышные.
«– Иммунитет»
После завтрака начались короткие сборы, и такая тягость повисла над фермой, такой вой безмолвный, што словами и не передать. Будто только теперь осознали по-настоящему, што всё, назад дороги нет. Они уезжают, и скорее всего – навсегда, бросая дедом посаженный сад и неказистый, но прочный дом… их дом. Родной.
И ведь даже взять ничего толком нельзя! Потому как разъезжают по округе британские патрули, отправляющие всех подозрительных в концлагеря.
Ройаккеры едут в гости и только в гости, навестить родню. Памятные вещицы, любимые игрушки девчонок, немного одежды, оружие, и… всё.
Чернокожие слуги с глазами на мокром месте, тоже жалеют, воют беззвучно. Слёзы по физиономиям текут ручьями, хлюпают носами. На ходу кулаками утираются, и снова за сборы, а слёзы текут, текут…