Точно так же если судья огласит плохие новости – а юридическая ремарка «Ваш барристер сказал все, что только мог сказать» является предвестником надвигающейся тюрьмы, – то они, как правило, мужественно воспринимаются осужденным. Всплеск эмоций, даже для человека без прежних судимостей, которому предстоит длительное тюремное заключение, – большая редкость. В этом плане особого упоминания заслуживает один обвиняемый в Челмсфордском королевском суде в августе 2016 года, который, получив полтора года тюрьмы за насилие на почве расовой ненависти, сказал судье Патриции Линч, что она «еще та манда». Ответ, которым удостоила его Ее честь – «Да ты и сам та еще манда», – был, конечно, малость непристойным, однако, с другой стороны, больше и сказать было нечего (2).
За пределами зала суда – в холле или уже в камерах – эмоции уже сдерживаются не так сильно, и слезы радости или горя текут куда более охотно. Спускаясь в подвальные камеры, я всегда инстинктивно стараюсь найти хоть какой-то плюс, чтобы сгладить шок; хотя – если только приговор не настолько высокий, что почти несправедливый, – мои слова утешения зачастую ограничиваются лишь беспомощным замечанием о том, что приговор мог бы быть куда более серьезным. Зачастую мало что можно сказать конструктивного, помимо той небольшой информации о тюрьме, которой я, будучи никогда не сидевшим, обладаю, а также попытки убедить осужденного – опять-таки, ничего об этом толком не зная, – что срок в тюрьме пройдет куда быстрее, чем ему может показаться. Он отправится, пристегнутый наручниками к охранникам в белых рубашках, ожидать автобуса, который отвезет его в тюрьму, где для него найдется место, в то время как я поднимусь по лестнице обратно к нормальной жизни.
Конечно же, эффект от вынесенного приговора этим не ограничивается. Его отголоски будут ощущаться и за пределами зала суда. То, как отнесутся к подсудимому, какой приговор он получит, также важно и для потерпевшего, нервно сидящего среди публики, пока над его обидчиком вершится правосудие. Это важно и для общественности, которая, несмотря ни на что, верит в будущее судебной системы. Впрочем, именно тут у нас и имеется проблема. Потому что, если судить по общественному недовольству приговорами, выносимыми нарушившим закон людям, мы делаем все в корне неверно.
Классический образ, к которому регулярно возвращаются таблоиды, – это оторванный от реальности судья, «отпускающий» некоего бесчестного и жестокого преступника в капюшоне с рытвинами от угрей на лице, ограничившись лишь «нагоняем» за караемое смертной казнью преступление. Ощущение, будто СМИ для подобных историй пользуются каким-то шаблоном, так как формат их представления всегда один и тот же: фото этого жлоба с сигаретой во рту, покидающего зал суда (в идеале приветствуя окружившие его камеры средним пальцем), сопровождаемое портретом мрачного вида судьи. Судья на фотографии, как правило, непременно будет в своем длинном церемониальном аллонжевом парике до плеч, который на самом деле никогда не надевается в суде, – судьи на заседания с 1840-х надевают короткие курчавые парики из конского волоса вроде тех, которые у барристеров, только менее пышные по бокам, – тем самым успешно делая перед читателем упор на то, насколько отставшим от жизни и оторванным от реальности является этот закостенелый враг народа.