Но дома мне тоже не сиделось. Я слонялся по городу или, как я уже сказал, сидел где-нибудь на скамейке. Мысленно я горячо благодарил главного садовника столицы.
Я и не знал, какое множество скамеек понаставил он по городу для удобства его обитателей.
Пару раз я звонил Карлу Юргену. Ничего нового. Но он проделал основательную работу. В частности, тем членам гольф-клуба, которые вечером во вторник 12 августа побывали на трассе, пришлось предъявить полиции свою спортивную обувь. И дать подробный отчет о том, как прошел их раунд. Когда я сидел на городских скамейках, отвлечься от горестных раздумий мне удавалось, только рисуя себе сценки возможного столкновения игроков в гольф с Законом. Кое-кто из этих игроков отличался весьма вспыльчивым нравом. Мне чудилось, я слышу стандартный вопрос. И в ответ: «Не думаете же вы, что я…»
О нет! Карл Юрген с его похожими на рентгеновские лучи глазами ничего такого не думал. Он просто исполнял свой долг и делал это со всей основательностью.
А я сидел и размышлял на очередной скамейке.
Меня обычно окружала небольшая зеленая зона — сквер или парк, где матери гуляли с детскими колясочками, сидели старые дамы, из песочницы доносились шум и гомон. Я ничего этого не замечал. Я привык к гулу в большом школьном дворе.
Перед моими глазами все время стоял желтый трамвайный билет.
Конечно, Свен мог найти билет на трассе для гольфа и подобрать его из вошедшей в плоть и кровь каждого игрока приверженности к порядку.
Но я в это не верил. Я был совершенно убежден, что в пятницу 8 августа в начале десятого Свен купил билет в Энербаккене.
Были ли у меня основания для такой уверенности? Были, и очень веские. Ведь кто-то же убил Свена. А трамвайный билет был в известном смысле так же несовместим с образом Свена, как и то, что его убили. Вот почему моя лишенная фантазии голова упорно связывала два эти факта.
Конечно, я мог бы спросить Карен и Эрика. Я мог бы спросить Лизу. Спросить, живет ли кто-нибудь из знакомых Свена в районе Энербаккена или известно ли им, что Свен ездил в этот район. Но спрашивать я не решался. Мне казалось, что столь важную улику нельзя подвергать риску необдуманных рассказов. Желтый трамвайный билет был ключиком — где-то существовала дверь, которую им можно было открыть, а за этой дверью я рассчитывал найти человека, который расскажет мне, почему Свена убили.
Выйдя от Карла Юргена, я в среду и весь четверг до позднего вечера просидел на городских скамейках. Я так и не пришел ни к какому выводу — мысли мои вращались по кругу. Впечатлений было слишком много, и они были слишком непривычны и слишком горестны.