Это состояние, когда надо что-то делать, надо обязательно делать, а ты видишь, что ничего сделать не можешь, ничего, ибо перед тобой стена. И ты понимаешь, что эту стену ты не пробьешь.
Такое состояние, состояние отчаяния, у меня впервые. Рак это стена, как бы кто бы с ним не боролся, он выигрывает. После 2-х лет борьбы с помощью медицины нашей и всей Европы скончался наш великий певец Хворостовский.
Передо мной газета «Комсомольская правда» от 19 марта со статьей: «Олег Табаков 5 лет боролся с раком». И что? Все-таки рак победил, и большой артист Табаков погиб… А у него, как и у меня, был рак простаты. Сколько мне осталось жить, я даже предположительно определить не могу. Рак у меня диагностировали 5 декабря, в конце 2017 года. В четвертой стадии. А когда у меня возник, сколько лет я с ним уже ходил? Этого врачи мне сказать не могут. А в анализе написано: аденокарцинома занимает 50 % площади биоптата.
Так что получается: определенность — я точно скоро умру от рака, но когда — неопределенно.
Определенная неопределенность
И мысли… как это меня не будет. Ничего не буду видеть, слышать, чувствовать и даже нюхать. Ничего. И куда же денется весь этот внешний мир… Его что, не будет? А он будет, но не будет меня. И кончится все только для меня! Как это?! Поневоле начинаешь думать о религии, хотя все равно ее не воспринимаешь.
А что остается. Вот от великого Хворостовского останется его голос. Его не перекроют столетия. А вот что останется от больших артистов — Табакова; вот только что скончался большой артист Анофриев… Да их забудут сразу после раздела их имущества. Так у Табакова — три квартиры и 22 миллиона наличных. Большой артист. Слишком их много, больших артистов.
Передо мной еще один номер «Комсомольской правды» с описанием больного, у которого рак простаты… и у меня рак простаты. У него неоперабельный рак, и у меня неоперабельный рак. И вот врачи ему сказали: жить вам не больше четырех месяцев. А мне врач упорно отказывается отвечать на этот вопрос. Ошиблись врачи: тот больной прожил два года. Хворостовский — два года, Табаков — семь лет. То есть спасения нет. Я в отчаянии. Врачи в один голос успокаивают: «Не волнуйтесь, с вашим раком долго живут. Вполне успеете умереть от других причин». Утешили.
Что после меня останется? Вопрос прямо или косвенно мучает любого живого. Конечно, не хочется уходить в черную бесконечность, чтобы не быть, ничего не видеть, ничего не чувствовать. Но, увы, поскольку это неизбежно, то и возникает этот вопрос: останется ли от меня след на земле, то есть — зачем я жил?