Она рассказывает, что среди ангелов увидела вскоре фигуру одной из постриженных, невыразимая кротость взгляда которой произвела на нее неизъяснимое впечатление. Понемногу ангелы ушли из ее поля зрения и состояние экстаза поддерживалось теперь одним лицом этой монахини.
Излишне говорить, что с тех пор она стала искать встреч с этой женщиной. Вскоре они сблизились, но «сообщались пока одними взглядами», так как не осмеливались на большее, и целые дни проводили переглядываясь друг с другом.
Их взаимное влечение не осталось в столь тесных рамках, в которых первоначально возникло. Не буду вдаваться в подробности и описывать последовательно все фазы, которые прошла их страсть — скажу только, что встречались они украдкой и однажды объяснились окончательно и «соединились душами»: «надежды и горе одной стали надеждами и горем другой». После мистических излияний обе предались обоюдным ласкам и онанированию, что многократно повторялось в последующем.
С тех пор прошло уже тридцать лет, но и теперь Эжени решилась поведать нам об этом эпизоде своей жизни лишь при последнем своем поступлении в больницу. До сих пор, рассказывая о вещах, которые, по ее словам, выводят ее из равновесия, она испытывает «стыд и угрызения совести», смешанные со жгучим удовольствием. «Вы не можете себе представить, говорит она, как мучительно упрекать себя в том, что в моей жизни было самым дорогим и радостным».
Как следствие этих занятий, она решила, что нашла иной и, как ей казалось, окончательный путь в жизни и сбежала из монастыря, надеясь теперь выйти замуж. Все, однако, пошло не так, как она того хотела: мужчина, о котором она мечтала, заставил себя ждать, и вскоре она начала жалеть о жизни, которую оставила. Она упрекала себя за невыполнение данных ею в монастыре обетов, эти угрызения превратились понемногу в настоящие муки совести; она горько винила себя в дурных побуждениях, заставивших ее покинуть обитель, и впала в отчаяние. Как раз в это время решался вопрос о ее замужестве. Брак распался — не в силах бороться с овладевшей ею тоской, она заперлась в своей комнате и попыталась отравиться угарным газом. Вовремя успели вмешаться, открыли окна, привели ее в чувство. В последующем она вышла-таки замуж, но не нашла в браке счастья, которого ожидала. В 1858 г., под воздействием новых превратностей судьбы, надеясь забыть таким образом семейные тяготы, она начала пить. Она оправдывает свое поведение поступками мужа, который увез ее в Испанию, где у него были дела, и там покинул, найдя любовницу. Уже в этот период ей для опьянения было достаточно малого количества вина: два-три стакана делали из нее «совсем другого человека». В этом состоянии она возбуждалась, оскорбляла окружающих, искала ссор с ними и дралась с мужем; однажды это случилось среди званого обеда, при большом стечении народа.