Ну, -да. Снова вспоминаю, что мне реально никто ничего не должен. Да если бы не эта мысль, я давно уволок бы отсюда Леру. Так что я помню, да, можете не сомневаться.
Снова зависаю, несколько минут глядя на ее раскрасневшееся улыбающееся лицо. Мне она так не улыбалась, даже не близко. Я уже говорил, что романтика на хер в этой жизни никому не нужна?
А дальше просто пру вперед, ничего, кроме Леры вокруг не видя.
- Слава? – она удивленно оборачивается.
Не знаю, что бы я сейчас сказал или сделал , но одна секунда меняет все. Та самая, в которой в ее глазах при виде меня мелькает радость. А потом… Потом глаза как-то резко потухают и ей явно становится неловко.
Но этот момент, тот самый, первый, – он никогда не врет.
К этому я привык и на боях, – секунда, эмоция в глазах противника.
Вот по первой вспышке в глазах можно почти все понять, – готов он или не очень, есть ли в нем страх или слабые места. Потом он наденет маску, но первая вспышка в глазах – всегда истина в единственной инстанции. Я знаю.
- Зачем ты так со мной? – хрипло бормочу, притягивая Леру к себе за талию.
- Как? – еле слышно выдыхает она, заглядывая мне в глаза своим сумасшедшим взглядом. Как будто и для нее сейчас никого, кроме нас не существует. Как будто ищет что-то в моих глазах, чего нет больше нигде.
И у меня срывает крышу.
От этих глаз, от чуть влажных губ, пахнущих чем-то безумно вкусным, от ее дыхания, обжигающего мне шею. Наклонившись, я просто впиваюсь в ее губы поцелуем, – и в нем вся моя невыплеснутая за последние дни страсть, вся злость, и все слова, которых я так и не смог ей сказать, зато миллион раз прокручивал в голове. Прижимаю ее к себе изо всех сил. Будто пью ее без остатка губами, пытаясь пролезть прямо в душу, узнать о ней через этот поцелуй все, все, что можно узнать и то, что она никому бы не открыла. Будто наполняю ее собой…
Это безумие длится, наверное, вечность. Если бы меня сейчас спросили, на какой планете мы находимся, я бы не ответил. Потому что в этот миг я даже имени собственного не знал. Ничего не знал, кроме жара этих губ, – единственных во всем мире. Таких живых и трепетных, будто в них концентрировалась вся вселенная, весь мир, вся жизнь. Моя – так точно.
Она наконец отстраняется и, тяжело дыша, смотрит на меня своими нереальными, потемневшими глазами. Такой взгляд врать не может, – но я даже боюсь поверить. Потому что, судя по этим, ставшими синими, озерам, для нее этот поцелуй значил не меньше, чем для меня. Но в такое нужно верить очень осторожно, если не хочешь, чтобы потом душу выворачивало от боли.