«Он правильно считает…» — подумал недобро, но вслух сказал именно то, что от него ждали:
— Если мы поем «Интернационал» — я так считаю, то мы должны и на деле уважать любое племя?
— Да, — кивнул. — Ступай проверь — что, где, как. Мне уже докладывают, что люди товарища Авдеева приворовывают царских вещей. Все у меня.
Ильюхин поднялся на первый этаж. В прихожей скучал часовой с винтовкой, поздоровались, парень попросил закурить, Ильюхин угостил.
— Чего они там? Спят? Едят? — спросил как бы с насмешкой, хотя на самом деле ничего, кроме сочувствия, к ним теперь не испытывал.
— А черт их… — затянулся часовой. — Не слыхать…
— Ладно, пойду, проверю…
В гостиной, в глубине, увидел статного человека лет пятидесяти, с военной выправкой, но в цивильном, с бородкой и усами, в пенсне. Он читал какую-то книгу у окна и, заметив Ильюхина, сказал виновато:
— Изволите ли видеть — темно. Забор застит свет. Читать невозможно. А при свете электрическом я плохо вижу, — улыбнулся застенчиво.
— Что за книга? — поинтересовался Ильюхин.
Бородастенький показал обложку, и Ильюхин с трудом прочитал: «Фе-но-ме-но-ло-гия духа. Ге-гель».
— И… чего это? — спросил с глупой улыбкой, уже понимая, что задавать подобные вопросы — чистый и внятный позор.
— Меня зовут Евгений Сергеевич, — бывший военный наклонил голову. — Я врач их величеств. А вы кто?
— Из охраны, — буркнул. — Так про что… это?
— Это о сознании человеческом. Автор пытается найти истину, так как вопрос этот очень запутан. Так как же вас зовут?
— Сергей я… — Не находил, что бы еще ввернуть, язык словно присох. «Их величеств…» поди ж ты… А не боитесь?
— Вы, я вижу, хороший человек…
«Откуда это видно… — подумал нервно. — На лбу не написано».
— Это на лице читается, — объяснил Евгений Сергеевич. — Мне, голубчик, нужен ваш совет…
Евгений Сергеевич вошел в столовую и повернул направо.
— Вот, изволите ли видеть — печь… — Евгений Сергеевич остановился в следующей комнате. — Теперь, если вам не трудно — протяните руку в пространство между печью и стеной…
Ильюхин послушно исполнил и сразу почувствовал холодноватую округлую сталь. Знакомые очертания — разжал пальцы. То была ручная граната с деревянной ручкой. Однако… Юровский, Голощекин и Войков слов даром не бросают. А если бы этот доктор промолчал?
— Осторожно, она боевая. Вероятно, кто-то забыл?
Кто тут мог забыть… Ипатьев? Чушь. Знал бы ты… И как вам всем повезло…
— Евгений Сергеевич… Я сейчас уйду. А вы — минут через десять прямиком к коменданту Авдееву, так, мол, и так… Вы поняли?
Вгляделся.
— Понял, конечно же, — я все понял, — на «все» нажал, вероятно, для того, чтобы Ильюхин не сомневался. — Скажите… Если можно, конечно: а… если бы охрана нашла? А не… я?