– Для меня это очень много значит! – искренне восклицает Джона, хватая меня за руку. – Ты всегда будешь много значить для меня. И я не хочу когда-либо лишиться твоей дружбы.
Два мои мира сблизились, я слышу отдаленный отзвук ночи девичника. Здесь, к счастью, мы те же, кем были всегда. Старые друзья.
– Я тоже не хочу. – Я слегка сжимаю его пальцы.
Джона смотрит на кресло, где обычно сидел Фредди, потом обводит взглядом мою гостиную:
– Это место теперь сильнее ощущается как именно твое пространство.
– Думаешь?
Странно. Я не слишком многое изменила: новая подушка, одна новая лампа, зеркало богемского стекла, которое я случайно увидела по пути с работы. Но вроде бы понимаю, что имеет в виду Джона. Наверное, это неизбежное следствие всех перемен в твоей жизни.
Мы снова умолкаем, а потом я говорю ему нечто такое, чего говорить не собиралась:
– Я тут кое с кем встретилась…
Джона смотрит так, словно у меня внезапно выросла вторая голова:
– С кем-то встретилась?..
– Ну, мы даже пару раз встречались.
Он качает головой, такая мысль явно кажется ему из ряда вон:
– Я и представить не мог, что ты пойдешь на свидание.
Это меня задевает.
– Ну, ты не единственный, кто имеет право вернуться к жизни.
Джона обнимает меня за плечи и легко прижимает к себе:
– Я вовсе не осуждаю… просто ты… ты – и кто-то еще? Мне это кажется странным.
Ничего он не понял.
– А представь, насколько странным это кажется мне самой!
Мы опять сидим молча, его рука лежит на моих плечах, и это утешает, мы оба прислонились к спинке дивана.
– Эй, большая шишка из кино!
Джона негромко смеется, когда я толкаю его плечом. Это нечто дружеское, теплое, чего мне не хватало куда сильнее, чем я могла осознать.
– Закажем пиццу? – спрашивает он.
Я смотрю на кофейный столик. На нем за долгие годы стояло множество коробок с пиццей – это был стандартный ужин Фредди и Джоны, когда они смотрели футбол.
Думаю, столик вполне выдержит еще одну.
Я стою на ступенях и машу рукой вслед Джоне, когда тот уже после девяти часов садится в свой «сааб». Джона в Лос-Анджелесе. Кто знает? Его могут съесть там живьем. А могут и не съесть. А может быть, он сменит пиццу на белый омлет, а безумно крепкий кофе – на свежий капустный сок. Закрывая дверь, я утешаю себя двумя вещами. Первое: он все же не заявил, что любит меня, и второе – это хотя бы не проклятый Уэльс.