Излом капустного листа — белый, а рдянника — красный. Каждый можно сложить вдвое, втрое и вчетверо…
— Запомни, — также говорила мастер Эльге, — у каждого листа есть свое место, и он скажет тебе его, если не забудешь прислушаться.
— А когда я смогу делать букеты? — нетерпеливо спрашивала ученица.
— Когда тебе станет казаться, что все вокруг состоит из листьев.
— Все-все?
— Даже ты сама.
— Наверное, это еще не скоро.
— Листья шепнут тебе.
Но подопечные шептали пока совсем другое, хихикали, жаловались на темноту и недостаток воздуха, некоторые просили ветра, а золотой дуб бурчал, что не привык находиться среди нытиков и глупцов, к тому же без должного обхождения…
В одну из ночей Эльге приснились отец и мать. Они наклонились к ней, отец вздохнул, а мать провела ладонью по волосам и произнесла: «Мастер Эльга, вы не могли бы сложить нам портрет нашей дочери? Нам ее очень не хватает».
Сама Унисса Мару тоже не знала покоя — и в дороге, и в Крынчике, и в Терпащине, и в рыбацкой деревушке близ Большого Юхнина она исступленно разбрасывала листья по рамкам с натянутым холстом, сгибала, подрезала, сбрызгивала водой, и появлялись дорога, вьющаяся к вырастающим вдали черепичным крышам, лошадь, запряженная в телегу, шумный рынок, смотровая башня или люди, в которых Эльга узнавала попутчиков, старика-лодочника и кафаликса Палампера.
Но все это мастера не удовлетворяло, она злилась, кричала непонятные Эльге слова, и листья взлетали разноцветными мотыльками.
— Я когда-нибудь сойду с ума, — сказала Унисса девочке.
Это было перед самым Дивьим Камнем. Разведенный костер потрескивал и стрелял искрами в небо, приправленное закатом.
— Иногда, знаешь, кажется, что ты уже очень-очень рядом, что остается штришок, капля слюны, лист, и получится нечто, чего тебе раньше не удавалось. Вот-вот. Вот сейчас. А потом это чувство ускользает. И ты смотришь на букеты и видишь корявые попытки первогодки. То ли глаза не те, то ли пальцы.
— И что тогда? — спросила Эльга.
Унисса усмехнулась.
— Тогда глаза хочется выдавить, а пальцы — отрубить. От грандаля — в черенке. Знаешь, ходит такая поговорка об этом ощущении. Тебе нравятся мои букеты?
Эльга кивнула.
— Мне лошадь понравилась.
Мастер Мару уставилась в темноту ночи. Языки огня отразились в ее глазах.
— Лошадь… Которая телегу везет?
— Да.
— Дерьмо! — выругалась мастер Мару и куда-то далеко забросила хворостину, приготовленную для костра. — Ты не видела, что она не живая, эта дурацкая лошадь?
— Так она же из листьев, — сказала Эльга.
— А в букете должна чувствоваться жизнь. Жизнь! Понимаешь? Чтобы лошадь была готова соскочить с букета и увезти телегу по настоящей дороге. Но мне, похоже, до этого далеко, — вздохнула Унисса. — Так что молчи и, пока не спишь, спрячь руку в сак и слушай листья. И да, начни уже отращивать ноготь.