– Ну, в таком случае, пусть сам и заказывает. Он тут лучше нас все ходы-выходы знает. А мы ограничимся пока только хозтоварами.
Следующие полтора часа мы переходили из комнаты в комнату и составляли список всего необходимого, что только могли вспомнить. Например, на кроватях было постельное белье, принесённое родственниками, но белья на замену не было. Не было так же вообще никаких предметов личной гигиены – нам пришлось составлять три разных списка, учитывая потребности каждого члена семьи.
Когда мы дошли до спальни Вэнди, которую оставили напоследок, она вдруг уселась на кровать и заплакала.
– Что случилось? – спросила я, сев рядом и приобняв её за плечи.
– Там остались все мои диски с музыкой и фильмами, – бормотала она сквозь слезы. – И коллекция музыкальных шкатулок. И новый ноутбук. И все мои заколки...
– Ну, заколки тебе сейчас вряд ли понадобятся, – попытался утешить её Томас, не особенно удачно, надо сказать. Поскольку Вэнди зарыдала ещё горше.
Но я считала эти её слёзы хорошим знаком. Если уж она начала так откровенно по-детски сокрушаться о вещах – значит, возвращается в привычную жизнь. Потому что, наконец-то осознала, что всё, более страшное, уже позади. Пока она была в плену, пока её родители были неизвестно где, ей было совершенно не до утерянных вещей. А теперь Вэнди достаточно расслабилась, чтобы снова сокрушаться об утерянных заколках и дисках.
– Я тебя понимаю, – гладя по голове прижавшуюся ко мне малышку, сказала я. – Правда, понимаю. Мне тоже когда-то пришлось потерять дорогие мне вещи.
– Когда ты сбежала из дома? – подняла голову Вэнди, всхлипывая, но уже не плача.
– Да. Я сбежала с одним рюкзаком, в котором, в основном, была одежда, предметы гигиены и кое-какие книги. Остальное мне пришлось оставить. Знаешь, у меня было целых три полки фарфоровых собачек. Почти коллекция. Первую я выпросила, когда мы были у кого-то в гостях. Мне было года два, и я этого не помню, но, по рассказам няни, я не выпускала её из рук ни днём, ни ночью. Даже купалась с ней. И, через пару дней, конечно же, уронила и разбила. И, чтобы хоть как-то остановить мой рёв, мне купили другую. А поскольку она меня не удовлетворила – ещё одну, потом ещё. Так и повелось – практически все знакомые дарили мне фарфоровых собачек. Так и накопилась почти сотня. Но, убегая из дома, я была вынуждена оставить их.
Пока я рассказывала, Вэнди постепенно прекратила всхлипывать, и теперь с интересом слушала меня. Как и Томас.
– Тебе было их очень жалко? – спросил он.
– В тот момент – нет. Я о них вообще не думала. Тогда у меня была только одна мысль – спастись. Это было для меня главным. Но позже я иногда вспоминала про них с грустью. Но это была скорее печаль о моей беззаботной жизни, о невинном детстве, о времени до того, как моя жизнь так круто изменилась. Те собачки были частью моего детства, но я уже не ребёнок. Пора двигаться дальше.