Захар знал, что отправить его в армию – это всё равно, что запереть в клетке с дикими зверями. И неважно, на пять лет, на год, или на неделю. Зверям в достатке хватит гораздо меньшего периода времени. В российской армии себя комфортно чувствуют только приземлённые особи, предрасположенные к стайному образу жизни. Папа рассказывал: когда он учился в мореходном училище (что почти армия), его назначили старшиной роты, и так как он требовал от своих подчинённых выполнять всё, что полагалось по уставу, а не закрывал глаза на раздолбайство, недоброжелатели пустили слух, что старшина стукач, крыса (что, естественно, не было правдой), и каждый день ему как минимум один раз кто-то пытался набить морду. «Крысу» считает за честь побить и опустить любой, это не только не считалось зазорным, но и поощрялось. Иногда врагам удавалось достичь своего, когда они наваливались всей гурьбой, но отец потом вылавливал их в тёмном углу поодиночке и мстил. Однажды он видел, как одного курсанта во время работ по погрузке стройматериалов на судно перерезало напополам стеклом (которое было подвешено на тросах, но почему-то упало). Он рассказывал, как видел людей, которых избивали так, что у них не было лица (в буквальном смысле на лице не оставалось ни клочка кожи, одно кровавое мясо). И это ещё была не армия, а только мореходное училище, как бы «облегчённая версия» армии. Знакомая девочка Захара, подружка Вани, говорила, что раньше не понимала желания парней «откосить», пока не познакомилась с семьёй, в которой был сын, прикованный к инвалидной коляске, не выходящий из дома. Оказалось, что в девяностых он был студентом-отличником, способным, но нерешительным мальчиком. И как-то раз его прямо с пары забрали в армию. Видимо, тогда была нехватка призывников, и люди с военкомата пришли к нему в университет и увели с собой. Обратно его вернули через неделю, на носилках, в таком состоянии, что врачи едва откачали. Но человек на всю жизнь остался инвалидом. Образование, конечно, так и не закончил. То, что пока человек учится, он неприкосновенен для армии, в девяностые, годы фатального беспредела, как понял Захар, видимо, никого особо не колыхало. А может быть, это был из ряда вон выходящий случай, вопиющее исключение. Но разве парню выплатили компенсацию? Разве его поставили обратно на ноги? Почему человек должен был пострадать только из-за того, что он немного «не такой как все», немного робкий, чуть умнее других… Или, грубо говоря, за то, что он – просто не БЫДЛО? Ещё одна похожая история относилась уже к, так сказать, современности. Завуч школы, в которой учился Захар, рассказывала на уроке, что сын её знакомой вернулся с армии без глаза. Вот так, просто без глаза. При этом он не объяснил, почему, и вообще отказывался говорить на эту тему. Молчал, как рыба.