Идут они с музой Нинель через парк, а навстречу им полупрозрачный мужик. Видно было, что прозрачность у него уже была на исходе, чуть добавить красок, и мужик был бы в самом соку.
И вот этот идущий навстречу им мужик вдруг схватился за сердце и стал медленно оседать. Лицо его постоянно менялось, тело трепетало, то вытягиваясь, то сокращаясь в размерах. Багровое лицо его вдруг побледнело, стало удлиненным, болезненно заострился нос. Потом полез волос, на глазах меняясь из русого в каштановый. Борода на секунду появилась и исчезла.
— Что с ним? — удивился Лютиков.
— Ерунда, — поморщилась муза Нинель. — Недоделка, вот автор сейчас над ним и возится, ищет своего героя.
— Я смотрю, здесь часто такое случается, — осторожно вздохнул Лютиков. — Вон на скамеечке дамочка под зонтиком сидела. Сначала вроде ангелом смотрелась, а повернулся через минуту — ну такая простигосподи сидит, пробы негде ставить!
— Да здесь почти все такие, — согласилась Нинель. — Что ты хочешь, это Создаваемый мир, когда они еще здесь зримые очертания обретут.
Лютиков удивленно глянул на музу. Нинель безмятежно улыбалась.
— От автора зависит? — догадался Лютиков.
— А ты как думал? — удивилась муза. — Нет, Лютик, ты даешь! Тут ведь еще все не только от манеры творца зависит. Обязательно есть различия, обусловленные и миром, в котором тот живет. Различия, конечно, условные, но зримые. Все рядышком, все вложено друг в друга, точно матрешки. Тут еще есть Совершенный мир, который нашими демиургами создан, а рядышком Красочный мир, его художники создавали и создают, а еще тебя, не дай Бог, может занести в Сказочную страну или Терру Фантастику. Там вообще с непривычки можно с ума сойти. Я как-то заглянула из любопытства, там как раз вторжение марсиан отражали. Прикинь, беженцев толпы, треножники завывают, вой, плач, вопли!
— Как же так? — недоумевал Лютиков. — Ты же сама рассказывала, что в Раю плохих людей нет, только хорошие. Но ведь им приходится и плохих придумывать, а раз так, то и плохие, получается, в Раю живут?
Нинель досадливо хлопнула крылышками.
— Это ты не понимаешь, — сказала она. — Я тебе говорила о реальных людях, о покойниках, значит, а эти… они же продукт воображения. И живут они только здесь, рядом с творцом своим. Это все по специальному разрешению, понял? Поэтому я тебя в классики и тяну, у них жить интереснее, все вокруг свое. Захотел винограду свежего, только напиши о нем, захотел… Да мало ли можно захотеть? Хоти на здоровье, только в меру.
— А кто эту меру определяет? — спросил Лютиков.
— А то некому! — дернула плечиком муза.