А теперь несколько слов о рабби Борухе Тульчинском. Известен он, в частности, тем, что когда рабби Нахман из Брацлава подвергся жестоким гонениям со стороны лидеров прочих хасидских общин, Тульчинский, бывший горячим сторонником рабби Нахмана, от своего племянника отвернулся и перешел на сторону гонителей. И, поведав о своих занятиях похождениями Острополера, рассказчик дал понять, что раскрыл истинный облик рабби Моталэ — это сам покойный рабби Нахман из Брацлава.
Оттого стены комнаты каменные и похожа она на морг — это склеп. А пуста комната, заполненная множеством людей, оттого, что на самом деле их здесь нет — все они мертвецы.
Рабби Моталэ рассказчика прекрасно понял и, передавая его попечению своего помощника реба Мордхе, сказал:
«пусть он радуется тому, что он жив, о не мертв».
Мысль о том, что местечковые евреи на самом деле мертвы, посетила Бабеля еще во время написания дневника — 6 июля 1920 года:
«въедаюсь в жизнь, прощайте мертвецы»
«Я счастлив, огромные лица, горбатые носы, черные с проседью бороды, о многом думаю, до свиданья, мертвецы.
Лицо цадика, никелевое пенсне.
— Откуда вы, молодой человек?
— Из Одессы.
— Как там живут?
— Там люди живы.
— А здесь ужас. Короткий разговор. Ухожу потрясенный».
В новелле этот мотив стал сюжетообразующим.
Но рабби Нахман из Брацлава не единственный герой «житомирского цикла». Вот его сын:
«Он курил и вздрагивал, как беглец приведенный в тюрьму после погони. Оборванный Мордхэ подкрался к нему сзади, вырвал папиросу изо рта и отбежал ко мне.
— Это сын рабби, Илья, — прохрипел Мордхэ и придвинул ко мне кровоточащее мясо развороченных век, — проклятый сын, последний сын, непокорный сын…
И Мордхэ погрозил юноше кулачком и плюнул ему в лицо».
В субботу категорически запрещено зажигать огонь, и курением своим сын рабби демонстративно святотатствует — оскверняет субботу. В дальнейшем, в новелле «Сын рабби», мы узнаем, что на момент осквернения субботнего ритуала юный Илья Браславский уже состоял членом РКП(б). Так он атеист?
Не всякого, преступившего заповедь, следует причислять к безбожникам. В вещах Ильи Браславского рассказчик отыскал два портрета — Ленина и Маймонида, знаменитейшего еврейского экзегета. И, значит, сын рабби совмещал (стремился совместить) идеалы коммунизма с верой. Какой верой?
Рабби дал сыну имя Илья. Но в среде хасидов оно было практически табуировано, поскольку ассоциировалось с Виленским Гаоном (мудрецом) Элиягу Залманом (1720–1797), великим и непримиримым врагом хасидизма.
И Бабель об этой истории был прекрасно осведомлен — см. в новелле «Эскадронный Трунов»: