Хроника еврейской жизни представляет куда более густой перечень экономических стачек и актов экономического террора, чем соответствующие страницы русской летописи. В средине 1905 года один литератор, побывший на Литве, прочел в Териоках реферат о своих наблюдениях и объявил, что там диктатура пролетариата есть почти совершившийся факт — и этот литератор был, с внешней стороны, очень тогда недалек от истины. Поэтому для беллетриста интересующегося классовыми трениями, эта среда представляет неисчерпаемое море: закидывай сеть, тащи и описывай. И так поступил бы всякий художник, обладающий даром непосредственного восприятия из жизни, даром брать свои картины из действительности, а не из собственного только воображения и собственной начитанности. Но у него при этом получалась бы совершенно другая картина, чем та, что родилась у г. Юшкевича.
Эксплуататоры и эксплуатируемые существуют и в еврействе, вражда между ними очень велика и борьба ведется — по крайней мере до недавна велась, — с большим обоюдным ожесточением.
Но размеры борьбю , обстановка борьбы совершенно не та, что у г. Юшкевича. Я бы скорее допустил, что Король его типичен сам по себе, как вариация старого типа жида-стяжателя (конечно, г. Юшкевич этого не имел в виду): но в своей классовой позиции, как хозяин эксплуататор, Король совершенно не характерен для еврейского социального плаца. Этот плац есть сплошное царство мелкого хозяйства, крохотных лавочек, крохотных мастерских, крохотных фабричек с крохотным количеством рабочих, почти всегда юношей в самом зеленом возрасте. Хозяин такой лавочки или фабрички всегда под рост своему делу: это приблизительно такой же бедняк, как его рабочий, только с тою разницей, что хозяин старше и благословен от Бога семьею. Это не мешает ему быть эксплуататором и выжимать соки из запроданного ему труда: напротив, именно бедность и удваивает его усердие в этом направлении, и недаром крупное производство не знает ничего подобного тем формам экономического угнетения, которые свирепствуют в мелком ремесле. Но это все-таки не Гроссман. Это не Король, в тот же раб, тот же поденщик, осужденный силою вещей или голодать, или драть шкуру со своего ближнего, со своего же брата бедняка. Еврейская классовая борьба не есть борьба между могущественным Королем и стиснутыми в его руке вассалами: это драка между двумя каторжниками, прикованными к одной и той же тачке, борьба на ничтожном пространстве, где нельзя развернуться, где при наивысшем напряжении сил, при самой полной победе рабочий не может вырвать у своего душителя ничего, кроме ломанного гроша, потому что ломанный грош цена настоящему еврейскому Гроссману со всей его амуницией…