Свистнул кнут, обвив пытающегося подняться вельможу и валя его наземь. Умелый палач может снять одежду с человека, не повредив кожу, или одним ударом порвать тело до позвоночника. Стражник не был профессионалом. Разве на скоте применял ранее. Однако это оказалось еще хуже. Избиваемый не умирал достаточно долго. Под конец он превратился в один большой кусок окровавленного мяса, но еще дышал.
– Вот тебе за соль! – кричали довольные люди при каждом ударе. В задних рядах аж подпрыгивали от желания увидеть представление. – Вот тебе за вино, за правеж, за долги, за казнокрадство, за спесь…
– А помнишь, как меня безвинно секли по твоему приказу?
– Меня вспомни! Как я тюрьме сидел и из милости не помер!
С крыльца скинули молодую деваху в разорванном платье.
– Полюбовница!
– Смерть сучке!
– Бей ее!
– Нет! – завизжала та, отползая от ног человека с кнутом. – Не надо! Я все скажу! В бане Добун. Под полотенцами в чулане!
Через пять минут приволокли за ноги и старшего брата. Судя по колотящейся о землю голове, он был без сознания. Ловцы хорошо поприветствовали бывшего хозяина.
Из толпы выскочил очередной мужик, ремесленник по виду, и, вскочив на поверженного, принялся топтать его ногами. Народ всколыхнулся и в едином порыве двинулся за ним следом. Через мгновенье ничего в клубящейся гурьбе разобрать стало невозможно. Если Добун не умер сразу, то очень о том пожалел, терзаемый множеством разъяренных жителей города.
Талмат отвернулся от зрелища, небрежно сунул в карман валяющуюся статуэтку вздыбленного коня, валяющуюся на полу. Слоновая кость, оправа золотая, глаза из какого-то драгоценного камня. В этом он не разбирался. Пригодится. Не бросать же. Все равно украдут или поломают. Равнодушно прошел мимо изнасилованных девок, отметив, что, пока пялился в окно, кто-то добил обеих, и пошел на выход. Представление, можно считать, закончилось. Теперь никто не удивится уходящему. Тем более что карман оттопырен.
– Выпьешь? – сказал первый же встречный во дворе, щедро протягивая кружку с красным вином.
Ну вот и до винных погребов добрались. Уже пьяные появились.
Высматривающий молча взял предложенное и опрокинул в рот. Да уж, не кислятина, которой перебивается простонародье. Плохого в здешнем доме даже для слуг не держали. Сладко они ели, мягко спали, задирая нос даже перед фемами, пока не получили свое.
– Вот он! – раздался крик, и вверх взвилась рука, держащая отсеченную голову старшего брата. – Смотрите! Так заканчивают жизнь ненавистники собственного народа!
– Да не будет ему посмертного существования и возрождения!