— Так что ж, женись на ней, если тебе так хочется, — говорит Уискертон в раздражении, — женись — и так тебе и надо!
Жениться на ней! От одной этой мысли голова у меня пошла кругом, и, будучи по натуре горячим, я вовсе обезумел.
Смею вас заверить, что в тот же день я снова поднялся на холм по дороге к плацу, и сердце мое бешено колотилось в груди. Я подошел к дому, где жила вдова. Как и этот дом, он назывался «Новый Молойвиль». Где бы она ни селилась на полгода, она каждое свое жилище называет «Новый Молойвиль»; так было в Мэллоу и в Бандоне, в Слиго, в Каслборо, Фермое, в Дрогеде и бог весть где еще; жалюзи были, однако, спущены, и хоть мне показалось, что я за ними кого-то вижу, ни одна душа не обратила внимания на беднягу Денниса Хаггарти; я пробегал взад и вперед все обеденное время в надежде взглянуть на Джемайму, и все напрасно. На следующий день я снова зашагал на плац; смею вас заверить, я был влюблен по уши. Со мною такого еще не случалось, и я знал, что уж если полюбил, то на веки вечные.
Не стану рассказывать вам, как долго меня манежили, — когда же мне наконец удалось попасть в дом (благодаря молодому Каслрею Молою, вы его, должно быть, помните по Лемингтону, в Корк он приехал на регату, обедал с нами в офицерском собрании и чрезвычайно ко мне благоволил), так вот, когда я попал в дом, я приступил прямо к делу; сердце мое было переполнено, и я не мог с собою совладать.
— Ах, Фиц, никогда не забуду я того дня и минуты, когда меня ввели в гостиную! (Деннис изъяснялся на ярко выраженном ирландском — как всегда, когда волновался, однако хоть англичанин и способен уловить и повторить по памяти несколько слов, для него почти невозможно вести разговор на этом языке, так что я почел за лучшее отказаться от попытки подражать Деннису.) Увидев матушку Гам, — продолжал он, — я окончательно потерял власть над собой; я повалился на колени, сэр, словно подстреленный пулей. — «Сударыня, — говорю я, — я умру, если вы не отдадите мне Джемайму».
— Силы небесные! — восклицает она. — Вы застигли меня врасплох, мистер Хаггарти! Каслрей, дорогой мой племянник, не лучше ли тебе удалиться! — И он ушел, закурив сигару, а я так и остался на коленях.
— Встаньте, мистер Хаггарти, — говорит вдова, — я не стану отрицать, что ваше постоянство в любви к моей дочери чрезвычайно трогательно, хоть ваше сегодняшнее обращение ко мне — полная для меня неожиданность. Не стану отрицать, что Джемайма, возможно, питает к вам такое же чувство, как и вы к ней; но, как я уже сказала, я никогда не решусь выдать дочь за католика.