– Вот, поешь хотя бы… Горячие.
– Я не голоден…
Иуда до краев наполнил чашу, одним длинным глотком осушил ее, налил снова. Трактирщик ахнул. Иуда, наконец, обернулся к нему. Его темные глаза вспыхнули, отражая пламя светильника, губы сложились в усмешку.
– А ты прав, Симон – хватит. Все равно не действует.
Он схватил чашу и с яростью запустил в стену, за чашей последовал кувшин. Брызги и осколки фонтаном разлетелись по комнате. Трактирщик снова ахнул.
– Прости… Хороший был кувшин.
Иуда откинулся на стену. Киренеянин вгляделся в его лицо и понял: он совершенно трезв. Изумрудные глаза были ясны и наполнены такой болью – у Симона перехватило горло, навернулись слезы.
– Бог с ним! – трактирщик подошел к другу. – Что я могу…
– Не надо, Симон!
– Да я хотел…
– Ничего не надо, слышишь?.. Мне теперь ничего не надо… Господи!..
Лицо Иуды исказилось, он быстро закрыл его руками. Киренеянин молча смотрел на него. Пауза затянулась. Не в силах вынести гнетущую тишину, Симон осторожно кашлянул. Иуда резко вскинул голову, рывком встал.
– Я пойду…
– Куда?
Иуда не ответил. Огонек лампы ярко осветил его лицо. Киренеянин вскрикнул и заступил ему дорогу.
– Нет! Ты никуда не пойдешь!
– Что?.. Ты с ума сошел, Симон?
– Не я, а ты. Я знаю, что ты хочешь сделать! Я не дам тебе!
– Симон! Пил, вроде, я…
– Перестань! – Киренеянин кричал, больше не сдерживаясь. – Меня тебе не обмануть! Ты не сделаешь этого!
– Вот как! Ты хочешь остановить меня?
Иуда без труда отстранил трактирщика, подошел к входной двери, распахнул ее. Симон схватил его за руку.
– Иуда!.. Иуда, не надо! Так нельзя, слышишь! Не надо! Послушай, все можно исправить! Все, кроме смерти!..
Иуда вырвал руку, резко обернулся, его лицо было страшно. Киренеянин отпрянул.
– Ты только что сам все сказал, Симон! Все, кроме смерти, говоришь? – Иуда медленно наступал на оседающего трактирщика. – Она умерла, понимаешь? Ее нет больше! Это нельзя исправить!.. Как ты смеешь останавливать меня? Как ты смеешь говорить что-то? Ты знаешь, какая это боль? Ты испытывал что-ниб… – он закрыл лицо руками. – О Господи!..
– Мальчик мой, послушай старика…
– Молчи! Тебе нечего сказать!.. И мне слишком больно, чтобы слушать… – он переступил порог, обернулся. – Это расплата, Симон! Я плачу за все, что натворил… Прощай! Храни тебя Господь!
Дверь захлопнулась. Симон опустился на скамью и горько заплакал.
10
Ночь медленно переходила в холодное утро. Иуда стремительно шел среди жухлой зимней зелени, казавшейся серой и больной в предрассветном сумраке. Белесая лента дороги осталась где-то в стороне, высохшая трава печально шуршала под ногами. Местность неуклонно повышалась, начали попадаться большие в беспорядке раскиданные камни.