11 июля, 12 июля, 17 июля 1964
…Перечитываю (чтобы заразиться красками эпохи) Гоголя. Взял и Герцена, но увлекся и перешел границы необходимого — стал читать вдоль и поперек. Уж в который раз сижу над «Былым и думами» и все вычерпываю новое, незамеченное.
Нет! Не назад к Герцену нам надо идти, а вперед к нему: вот уж кто ничуть не старомоден, а неслыханно остер, умен, безгранично всепонимающ… У Герцена есть догадки и прозрения, которые раньше нашего времени не могли быть поняты, а есть и такие, думаю, которые будут поняты только при конце нашей эпохи. Снова стало мечтаться о книге «Дневник читателя», то есть о комментированном перечитывании книг, подобных «Б. и д.». Вру, «подобных» книг больше нет и не будет — это книга-уникум, книга-чудо. Если бы я был редактором журнала, то рядом с рецензиями на новинки книжного рынка поместил бы отдел под названием «Перечитывая…» — и он мог бы стать самым захватывающе современным и острейшим.
Я все никак не доберусь до писем Герцена: знаю их плохо и слишком выборочно, а пора бы узнать. Представляю — чем был разговор А. И.! Ведь в его время класс разговора был на высоте, многие всё выговаривали, ничего не написав, но Герцен должен был быть и разговорщиком поразительным. Любопытно, что мемуары о нем по большей части малоинтересны. Может быть, потому, что вспоминателей интересует домашняя, личная жизнь Г., а не жизнь его ума, которая, в сущности, была его подлинной личной жизнью…
Любая проза рядом с герценовской кажется монотонной: читая Толстого, Достоевского, Чехова, часто угадываешь и ход мысли и дыхание фразы. Это даже становится своеобразной силой — действует психологический закон метра, рифмы, эффект рефрена. И движение мысли и структура фразы у Герцена неожиданны. Не хочется назвать это естественностью: для этого мысль Герцена слишком ярка, выразительна, броска. Но ведь и окраска павлина естественна для него, и павлин ничуть не является менее самим собой, чем скромный и непритязательный воробей.
…Продолжаю читать Герцена. Он удивителен и не может ни приесться, ни надоесть. Наоборот — каждый раз заново поражает. Есть в нем и предрассудки — и высокомерие барства, и упоенность собственным остроумием, и наивный эгоцентризм. Есть и иногда (когда дело касается кровно его самого) и непонятная психологическая слепота (как в истории с Гервегом). Но все это искупается широтой взгляда, блестящим умом, пластичностью рассказа. Никто из писателей не сумел быть в литературе так самим собой, как он.
…Читал воспоминания Тучковой-Огаревой. Жалко Герцена. Это удивительно, до чего такие большие, умные, блестящие люди не умеют устраивать себе личную жизнь.