Марина сидела на диване и смотрела телевизор, какую-то передачу про солнечные циклы, когда Маша вошла в комнату, неся чай с печеньем.
– Слышь, дочь, – вполголоса произнесла Марина, не отрывая взгляда от экрана.
– Да, мам? – Маша поставила поднос на журнальный столик и сняла с него чашки с блюдечками.
– Оказывается в день, когда отец погиб, было полное солнечное затмение, – спокойно сказала Марина.
– Я в курсе, – кивнула Маша и села в кресло. – Самое опасное время. Вот и отец…
Девушка взяла салфетку и промокнула выкатившуюся из глаза слезинку.
– Вот и отец… – эхом отозвалась Марина. Потом, через паузу зачем-то добавила: – А мне тогда, накануне яблоки снились… Думала, к добру.
Марина повернулась к дочери, но взгляд её устремился куда-то мимо, через Машино плечо, туда, где в стену вжался обшарпанный комодик с резными ящичками, сделанный Женей своими руками ещё в бытность работы на кирзаводе.
– Ма-аш, а дай мне вон то яблоко, – тихо произнесла она.
– Какое, мам? – Маша посмотрела на Марину и, проследив за её взглядом, обернулась.
На комоде перед небольшим тусклым зеркалом квадратной формы, отражая в нём жёлтую, в розовых штрихах покатую спину, лежал изумительный, совсем не по-зимнему сочный плод. Живой и настоящий, словно только что сорванный…
Но не сорванный. Не живой и не настоящий…
Нарисованный неуютным ноябрьским утром остатками темперы в грязной комнате старенькой коммуналки за четверть часа до невидимого из-за туч затмения.
Нарисованный, чтобы скоротать время до открытия магазина за четверть часа до собственной гибели опустившимся и насмерть уставшим от жизни человеком, в которого больше никто не верил.
Нарисованный деградантом.
Художником…
Да… Ноябрь не располагает к хорошему настроению.
– Ты понимаешь, какая штука, дочь… – Владислав Андреевич вдруг умолк и обхватил пальцами подбородок. – Нет. Ты мне не поверишь… Ладно, проехали. Он опёрся кулаком о ступеньку крыльца и, шумно выдохнув, поднялся на ноги. – Иди-к лучше чайник поставь. Пополдничаем. У меня и трубочки есть твои любимые. Со сливочным кремом. Не откажешься, надеюсь?
Вера, не сделав даже попытки исполнить просьбу отца, решительно потребовала:
– Па! Заикнулся – рассказывай. А уж верить или нет, буду решать сама, хорошо? В тридцать-то лет я могу себе это позволить? Или… или боишься, что я засомневаюсь в твоей адекватности?
– Да ничего я не боюсь, – проворчав, отмахнулся мужчина. – Просто, Верочка…
– Что – просто?
– Ничего. Пойдём в дом. Отчего-то ветер сегодня слишком холодный. Штормить, наверное, будет…
* * *
Со стороны это выглядело забавно. Худенький мальчуган в синеньких плавках бегал туда-сюда, словно заведённый, по белоснежному песку, при этом активно жестикулировал, покрикивая что-то типа: «Ыги! Ыги!». В море, метрах в десяти от береговой линии плескался дельфин. Он менял направления заплыва вслед за разворотами мальчишки. Иногда выскакивал из воды и крутил эффектные сальто.