– Ты воспринимаешь свой отпуск как наказание?
– Это и есть наказание. Весь смысл моей жизни в работе, и когда меня лишают её, для меня это наказание.
– Тебя это сильно расстраивает?
– Да нет же, нет… Ох… Как ты не поймёшь. Дело не в наказании, не в ссылке, не в том, что у меня забрали дело. Дело в том… – Ева поставила стакан перед гостем и подошла к окну, пытаясь что-то разглядеть в сгущающихся сумерках, пытаясь увидеть хоть какой-то свет в непроглядной тьме. – Дело в этой девочке, даже не в ней, дело в её убийстве. Понимаешь, это не обычное изнасилование и последующее убийство с целью сокрытия личности насильника, нет, тут всё сложнее… – она повернулась лицом к слушающему. – Он ударил её по голове тупым предметом, она упала, но он не стал добивать. Он меняет орудие, наносит тринадцать ножевых ранений, но опять не убивает, вместо этого он вспарывает ей живот неким режущим предметом, причём характер оружия, которым были нанесены колото-резаные раны, согласно экспертизе, не соответствует характеру оружия, которым был разрезан живот. То есть убийца три раза меняет орудие преступления, но ни одного из них на месте обнаружения тела не найдено, отпечатков тоже нет, крови нет! И в завершение всего нападающий посмертно насилует свою жертву. Каким нужно быть психом, чтобы изнасиловать изуродованное мёртвое тело? Что это? Это наказание жертвы или удовлетворение потребностей убийцы? Преступник не просто покидает место преступления, он производит ряд манипуляций с трупом, а именно аккуратно складывает её одежду и нижнее бельё и кладёт ей под голову. Это угрызение совести? И, как следствие, попытка разместить тело как можно удобнее? Или это абсолютная уверенность в своей неуловимости, что-то типа: «смотрите, я могу потратить на это время, но вы всё равно меня не найдёте». В любом случае мы имеем дело с психом. Я буду очень рада, если у прокуратуры действительно есть подозреваемый, но что если они идут по ложному следу, что если у нас будет серия? А я буду в отпуске, я буду терять время! Вот что меня беспокоит, что меня расстраивает: у нас может объявиться новый серийный убийца, а я буду связана по рукам и ногам и ничего не смогу с этим сделать, не смогу остановить его, пока он не причинил боль кому-нибудь ещё, – девушка снова отвернулась от собеседника к окну. – Это всё. Ну что? Какие выводы? Ты обнаружил в моём поведении маниакальную склонность к самоубийству или беспричинную неуправляемую агрессию к окружающим? Я не опасна для общества? – Ева ухмыльнулась.
– Нет, – Антон снял очки. – Я обнаружил другую маниакальную наклонность в тебе. Ты до сих пор считаешь, что все вокруг тебя недостаточно хороши и относятся к своей службе сквозь рукава. Что ты одна стоишь на защите общества. Извини, но это не так. Я думаю, у таких органов, как прокуратура, гораздо больше информации и данных, нежели у тебя. Они знают, кто и для чего совершил это преступление. Так что отойди и успокойся. А для общества ты не опасна, – психолог улыбнулся. – Спасибо за кофе и за гостеприимство. Я запишу тебя на следующий приём. Советую прийти ко мне в офис, или я ещё раз приду сюда. Если захочешь поговорить о той ночи, то можешь обращаться в любой день без записи.