Так и хотелось сказать — неземная красота. Хотя, конечно же, земное, обыкновенное закатное небо, вечерняя мозаика облаков и света.
Наверное, я давно не смотрела на небо.
Раньше я безумно любила закаты. Одно время, в период увлечения фотографией, я постоянно делала снимки закатного неба — в городе, на природе, из окон, с крыш. Потом большую часть из них выбросила, а несколько наиболее удачных раздарила знакомым. Потому что невозможно было сохранить живую красоту, как невозможно сохранить в вазе срезанный цветок. Есть в этом мире нечто непередаваемое, не поддающееся человеку, существующее вне его усилий и попыток осмысления, и с этим приходится просто мириться. Красота природы — одна из тех непознаваемых вещей, которые невозможно, следуя по стопам пушкинского Сальери, «разъять как труп». Ибо не получим ничего, кроме груды костей.
Меня радовало то, что моя голова очистилась от мистического тумана и что обреченность нашего поколения осталась для меня той же загадкой, без единого ключа, как и была. Есть в этом мире нечто необъяснимое, и с этим приходится мириться. Непонимание — коллективная болезнь человечества.
И еще я окончательно приняла решение поговорить с Настей. Откладывать дольше наш разрыв было бы слишком неправильно по отношению к ней.
В жаркий летний день, когда солнце такое яркое, что хочется зажмуриться, а небо ослепительно синее, с нежными, прозрачно-дымчатыми обрывками облаков, когда по городским улицам становится совершенно невозможно ходить, потому что асфальт под ногами излучает жар, — в такие дни меня всегда тянет на кладбище.
Я люблю гулять по старым кладбищам. Есть в них что-то умиротворяющее.
В парковых аллеях всегда текут потоки народа, а на кладбище, если это не Родительская суббота, людей никогда не бывает настолько много, чтобы они превратились в толпу. Среди могил люди рассеиваются и исчезают за статуями и надгробиями.
Множество аллей Ваганьковского позволяют очерчивать новые и новые круги и продлять путь столько, сколько нужно. Глаза все равно не устанут от однообразия. Могилы всегда были одним из самых интересных памятников человеческого существования.
Что столетия спустя сможет сказать о нашем мире какой-нибудь небритый археолог, если в его распоряжении будут только наши кладбища?
Об этом я размышляла в то время, когда мы с Настей Филипповой обогнули колумбарий и она нерешительно замерла, раздумывая, какую аллею выбрать дальше. Вопросительно глянув на мое лицо, Настена поинтересовалась, о чем я думаю. Я вкратце рассказала.
— О, это получается игра, — она оживилась, — давай пофантазируем, какие версии могут родиться у археолога, который обнаружит наши кладбища.