Синяя папка с биографиями моих одноклассников маячит у меня перед глазами каждый вечер. Который день порываюсь убрать подальше эту коллекцию смертей, но, как только она оказывается в руках, не могу удержаться, чтобы не открыть ее. Матвей знал, что делал, когда вручил мне бумажный итог своих расследований.
Смерть не менее удивляет своим разнообразием, чем жизнь. Вот, например, еще два моих одноклассника — Антон и Сева. Погибли в один год, с разницей меньше месяца.
Антон Теплицкий не вернулся из армии, а точнее — из Чечни. По официальным заявлениям наших властей, там уже не было боевых действий, а всего лишь локальные антитеррористические операции. Взвод Антона не участвовал в бою, а просто шел по дороге на свой блокпост. Неожиданно их начали обстреливать сверху, и один из наших солдат бросил вверх гранату. Не докинул, и она вернулась. Из взвода остался в живых один человек.
Спустя три недели Сева Барсаян попал в больницу, после того как его избили скинхеды. Внешность у Севы типично армянская, в отца, хотя мать — русская, и сам он говорит по-русски без малейшего акцента. На своей исторической родине Сева не был ни разу, потому что его отец уже лет сорок без малого живет в Москве. Однако бритоголовых молодчиков в кожаных куртках это не особенно интересовало, как и то, что Сева — один из лучших студентов на своем кибернетическом факультете, получает президентскую стипендию и относится к той категории молодых людей, благодаря которым России есть чем конкурировать на мировом рынке.
Они избили его бейсбольными битами, и через день он умер в больнице, не приходя в сознание.
Сегодня проводила Илью.
Его самочувствие в последнее время заметно ухудшилось, хотя он всеми силами старался не показывать этого. Во время наших прогулок Горбовский внезапно бледнел и останавливался. По его лицу пробегала легкая судорога боли, которую он пытался скрыть, но от этого все выглядело еще мучительнее. На прошлой неделе он снова взял больничный на три дня. Меня попросил не приезжать к нему, объяснив это тем, что «не любит болеть прилюдно».
Мы обманывали другу друга, делая вид, что все в порядке и легкое недомогание пройдет. Хотя оба знали, что это признак скорого конца.
Впервые в жизни мне приходилось делать что-то, заранее осознавая бесполезность любых усилий.
Я обзвонила всех знакомых и знакомых своих родителей, потратила не меньше десятка часов на поиски в Интернете, перелопатила гору литературы по нетрадиционной медицине. Настена поддерживала меня, как могла. И она же была главным фильтром моих поисков. Пережив на собственном опыте различные методы лечения, она заранее могла сказать, к чему это приведет. Мы с ней тоже играли в странную игру: она знала, что я не найду ничего нового, но делала вид, что шанс есть, и внимательно выслушивала мои очередные предложения о голодании по Малахову или очистительных процедурах по Шаталовой. Неизлечимая болезнь — это звучит как оскорбление самому понятию человеческого прогресса.